О.Н. Морозова
РЕАЛИЗАЦИЯ КОММУНИКАТИВНЫХ СТРАТЕГИЙ В СОГЛАСОВАННОМ ДИАЛОГИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
Согласованный диалогический дискурс строится с учетом реализации комплекса коммуникативных стратегий, которые, во-первых, связаны с речевым поведением каждого из участников диалогической интеракции и вне его не рассматриваются собеседниками, а, во-вторых, маркируются определенным образом при помощи инвентаря соответствующих лингвистических показателей, которые способны отражать (характеризовать) иерархическую организацию диалогического дискурса, представленного в виде совокупности определенных речевых практик (ходов, шагов, реплик, высказываний). Такое понимание стратегии дает возможность связать ее функциональные свойства с целевыми или иллокутивными параметрами собеседников и, в конечном итоге, определить ее соотношение с операционными этапными цепочками функционально-семантического представления как отдельной практики, так и типового иллокутивного потенциала дискурса в целом. При реализации дискурсивных практик в диалогическом пространстве находят свое отражение следующие типы стратегий: интеракциональные стратегии, интерпретативные стратегии и стратегии организации речевого взаимодействия или стратегии регулятивного (диалогоорганизующего) порядка (Романов, 1988: 46-47). Для наших задач интерес представляют интерпретативные стратегии в их аргументативной разновидности.
Для анализа выбрано интервью корреспондента «АиФ» с президентом Эстонии А. Рюйтелем (см. текст в конце статьи). Темой речевого взаимодействия является обсуждение отказа господина Р. Рюйтеля прибыть в Москву на празднование 60 годовщины победы в Великой отечественной войне.
Участники диалога: корреспондент – инициатор взаимодействия (как покажет анализ диалога, безусловный лидер на протяжении всего общения); господин президент – адресат взаимодействия, социально-ролевой статус выше, чем у собеседника (президент, высшее официально лицо страны, первый человек Эстонии).
Следует отметить, что хотя коммуниканты и не связаны прямыми отношениями по принципу начальник – подчиненный, тем не менее, мы не можем говорить о равноположенности данных ролевых позиций. Но, как выяснилось в ходе анализа диалога, корреспондент, как инициатор диалога, т.е. задающий вопросы и тем самым организующий тематическое пространство диалога и регулирующий весь ход обмена репликами, имеет по этому принципу распределения ролей преимущество.
В репликовом шаге (1) корреспондент очерчивает тематическое пространство будущего взаимодействия: отказ приехать 9 мая в Москву и его причины. Закрывая инициирующий шаг, адресат, используя метод «да..., но…», поясняет причину своего отказа (здесь и далее использована классификация риторических методов, техник и тактик аргументирования А.А. Романова и А.А. Ходырева (2001)). В первой части ответной реплики адресат подчеркивает роль советского народа в борьбе против фашизма, тем самым смягчая категоричность последующего несогласия: «(1а) Я никогда не уставал и не устану повторять: советский народ внес большой вклад в разгром фашизма и понес огромные жертвы в этой войне. Но благодарность Красной армии, освободившей эстонцев от гитлеровской оккупации, оказалась перечеркнута самим Советским Союзом, не позволившим Эстонии восстановить свою независимость и сбросившим с башни «Длинный Герман» эстонский флаг».
Второй репликовый шаг свидетельствует об усилении давления на адресата путем проведении следующей аналогии: «не победа вместе с Россией = проигрыш вместе с Германией». Подобная тактика вызывает резкое несогласие со стороны партнера по общению, показателями которого являются в манифестационном плане следующие эмоционально окрашенные лексические маркеры: «меня поражает…, такие несправедливые вещи слышать попросту неприятно…». Следует заметить, что появление подобных оценочных лексических элементов в диалогах данного типа (статусно-ролевого плана: разговор с президентом страны) является маркером неполного соответствия коммуникативного поведения заданной (при этом не самим диалогом, а реально существующим положением дел – роль президента государства) роли.
Далее, инициатор вводит в процесс аргументации сильный аргумент: «третья попытка установить памятник легионерам 20-й дивизии СС...»; показателен ответ адресат, который, используя риторический метод потенцирования, смещает акцент в речевом произведении и выдвигает на первый план именно то, что его устраивает: «(3а) – Прежде всего я намерен уточнить – такая дивизия вообще не существовала».
Однако после повторного утверждения аргумента (см. репликовый шаг (4)) адресат сдает свои позиции (прежде всего статусно-ролевые), признаваясь, что не владеет информацией по данному вопросу. Примечателен следующий репликовый шаг адресата (4а2), в котором он, несмотря на собственную якобы неосведомленность (4а1), тем не менее, вносит уточняющее замечание. Предлагаем Вам проследить последовательность репликовых шагов адресата с точки зрения их истинности и соответствия реальному положению дел и здравому смыслу: «(3а) …такая дивизия вообще не существовала»; «(4а1) …я не владею точной информацией по каждой дивизии»; «(4а2) …эстонцы в это подразделение мобилизовывались против их желания».
Закрывая четвертый речевой ход, адресат, стремясь несколько поправить свое положение в диалоге, использует технику «вопроса-вымогательства» «(4а3) Нужны ли тут еще какие-либо разъяснения?».
Инициатор успешно блокирует данную технику, отвечая вместо ожидаемого согласно правилам речевого этикета в статусном диалоге «нет, спасибо» – «(5) Да». Далее инициатор контратакует аргумент о недобровольности вступления эстонцев в данную дивизию.
Проанализировать стоит и весь репликовый шаг адресата (5а): в репликовых шагах (5а1-5а2) – использован метод «да…, но…», где первая часть выражает согласие с предыдущим шагом собеседника, а вторая переводит его в несогласие: «(5а1) И я не могу сказать, что добровольцев вообще не было. (5а2) Но в целом по всей Эстонии людей в СС забирали насильно». Репликовый шаг (5а3) манифестирует попытку запустить технику «аппеляции к чувствам», когда здравое обсуждение вопроса подменяется воздействием на чувства собеседника с целью его отвлечения от главной темы разговора и принятия нужного для адресата мнения: «(5а3) Более того, их выставляли против эстонского стрелкового корпуса Красной армии, и тогда брат вынужден был стрелять в брата, что, согласитесь, просто чудовищно». Таким образом, А. Рюйтель пытается «запустить» экспрессивную модель диалогического общения (о разновидностях модели диалога см.: Романов, Ходырев, 2001; также: Морозова, Максимова, 2004). По такому же сценарию происходит развитие диалога на последующих ходах (см. репликовые шаги (6-8)).
В своем репликовом шаге (9) корреспондент расширяет тематическое пространство, вводя в систему аргументации новый довод, касающийся торжественного переноса из Германии в Эстонию останков последнего командира 20-й эстонской дивизии СС штандартенфюрера Альфонса Ребане. Адресат, парируя этот аргумент, отвечает, что «(9а) …он участвовал лишь в боях на фронте и абсолютно не принимал участия в уничтожении мирного населения».
Обратим внимание, на использование междометия «(10) Увы», которым открывается следующий виток диалога. Использование данного слова придает реплике со значением несогласия оттенок снисходительности к некомпетентности высшего лица государства, и это, вероятно, малая степень сомнения и снисходительности, которую может себе позволить корреспондент. Предполагаем, что такая реплика должна была бать произнесена с огромной осторожностью в интонировании, поскольку интерпретация этого междометия находится в границах негативных эмоций и может репрезентировать различные оттенки эмоциональных переживаний: сожаление, презрение, злая ирония, насмешка и т.д.
Свой новый аргумент «(11) Глава Центра Симона Визенталя по розыску нацистских преступников Эфраим Зурофф в одном из интервью утверждал, что предоставил Эстонии досье на проживающих на ее территории эсэсовцев. Ему было отказано в расследовании – мол, люди, указанные в материалах, в уничтожении евреев не участвовали» инициатор вводит с помощью техники «использования авторитета»: ссылки на всемирно известный центр по розыску преступников-нацистов. Тем самым, беря в свидетели уважаемые международные организации, указывает, что претензии по данному вопросу к Эстонии имеются не только у России, но и у международного сообщества, – инициатор усиливает собственную и ослабляет позицию партнера. Однако для нейтрализации данной техники адресат выбирает метод игнорирования – самый удачный, на наш взгляд, выход для отвечающего из создавшейся ситуации. Вместо этого он говорит общие слова о «(11а1) серьезных исследования о преступлениях нацистов в годы войны». Примечателен завершающий репликовый шаг адресата (11а4), в котором адресат выражает категорическое опровержение утверждения собеседника «(11а4) Я не располагаю данными, что эстонцы участвовали в расстрелах евреев и что они вообще совершали такие дела в Эстонии», не называя, однако, точные «координаты» того партнера, мнение которого он сейчас опровергает, а возражает он главе международного центра. Таким образом, и нейтрализуется очень сильная по эмоциональному воздействию техника использования авторитета.
Та же самая техника используется инициатором в следующем репликовом шаге: «(12) – (12-1) 20 января 1942 года на конференции в Ванзее в Германии Эстония стала первой страной, официально объявленной “юденфрай” – то есть “свободной от евреев”. (12-2) Все еврейское население поголовно было уничтожено, включая детей, и (12-3) Гиммлер отмечал «большие заслуги эстонской полиции» в истреблении «низшей расы». В качестве «авторитета» выступает рейхсфюрер СС Гимлер, один из высших чинов гитлеровской Германии, который отмечал «(12-2) «большие заслуги эстонской полиции» в истреблении «низшей расы»». Одновременно на данном репликовом шаге реализуется техника «аппеляции к чувствам», «(12-2) Все еврейское население поголовно было уничтожено, включая детей…». Отдавая себе отчет в том, что ни техника «использования авторитета», ни техника «аппеляции к чувствам» не имеют доказательной силы, а служит только средством перехода к развертыванию эмоциональной модели, говорящий использует в своем речевом произведении цифровые данные и точное указание места и времени события, что превращает недоказательные психологический аргумент в аргумент фактологический. Несмотря на это адресат отклоняет и технику «использования авторитета» и саму эмоциональную модель, предложенную в качестве базовой, ср.: «(12а) Я считаю, что не стоит опираться на слова Гиммлера как единственно правдивого источника. … Следует опираться не на эмоции, а на факты». Однако, комментария относительно содержания обвиняющих реплик дано не было, т.е. были использованы техники «вытеснения» и «игнорирования».
Особого внимания требует следующий фрагмент диалогического взаимодействия (13-14):
«(13) – Мне хотелось бы вернуться к вопросу о памятнике легионерам СС...
(13а)– Ну а мне бы, если честно, не хотелось.
(14) – Понимаю вас.
(14а) – Нет, дело не в этом. Мне кажется, что наша беседа принимает несколько странный оборот. Но еще раз хочу подтвердить, что отдаю должное жертвам советского народа во Второй мировой войне. Я хотел бы, чтобы и вы, и другие россияне поняли: эстонцы не сражались принципиально за режим фашистов, они надеялись восстановить независимость Эстонии. Наша маленькая страна потеряла 200 000 человек, и половина из них погибла в нацистских и советских концлагерях. Когда в России нас поймут, сразу откроется дорога для развития добрососедских отношений».
Репликовый ход (шаги 13-13а) является переломным моментом с точки зрения лидерства в диалоге. До данного момента безусловным лидером вопреки статусно-ролевым отношениям являлся корреспондент газеты, ему принадлежало стратегическая инициатива и тактические приемы ее реализации. Президент же напротив выступал в роли ведомого и в результате не всегда удачных речевых действий был вынужден вести беседу в предложенном тематическом русле. Однако, закрывая репликовый шаг «(13а) – Ну а мне бы, если честно, не хотелось», говорящий нарушает правила вежливости и, кроме того, признает себя побежденным в аргументативном процессе, ибо отказ от дальнейшего обсуждения данного вопроса, свидетельствует о том, что у говорящего не осталось контраргументов. Следует признать, что для выхода из обсуждения данной темы, говорящий выбрал наиболее удачный момент, он воспользовался тем, что его партнер возвращается к уже упомянутому аргументу о памятнике легионерам СС, тем самым снижая ценность и значимость данного аргумента и давая возможность президенту выйти из данного тематического пространства, мотивируя свой выход повтором.
Последующие вопросы инициатора вновь возвращают диалогическое взаимодействие в прежнее тематическое пространство – отношение к «людоедскому» режиму Адольфа Гитлера и позиция Эстонии (или ее первых лиц) по данному вопросу. Однако адресат, используя уже упомянутые техники «изменения направления» и «вытеснения», сводит тематику диалогической интеракции к следующим подтемам: «то, что нас объединяет», «уменьшение непонимания друг друга», «общие интересы», ссылаясь при этом на еще одно авторитетное лицо – президента России (см. репликовые шаги (15а-16а)): «(15а) …Хочу сказать вам – нам следует искать не те вещи, которые нас разделяют, а те, которые нас объединяют. И, выражая почтение жертвам войны, нельзя забывать, что у нас забрали возможность восстановить свое государство. Позиции России и Эстонии должны сближаться, чтобы мы уменьшили непонимание друг друга»; «(16а) Я смотрю на это более оптимистично – у России и Эстонии масса общих интересов во многих сферах, и я получил этому подтверждение на недавней встрече с Владимиром Путиным. Для России крайне выгодно сотрудничать с Эстонией, потому что теперь можно активно использовать возможности членства нашей страны в ЕС…»
На заключительном этапе диалога (в финальной фазе) второму коммуниканту удается перехват инициативы, однако это является лишь тактическим приемом, облегчающим ему выход из дискомфортного для него взаимодействия. Можно предположить, что, осознавая статусно-ролевую составляющую данного диалога (собеседник – президент государства), первый коммуникант сознательно отказался от лидерства в завершающей части, избегая коммуникативного сбоя или полного прекращения общения.
Анализируя реализацию аргументативных стратегий участников данного диалогического взаимодействия, можно сделать вывод, что действия первого коммуниканта (инициатора, организатора) характеризует разнообразие риторических методов аргументирования, грамотное варьирование разновидностей диалогических моделей (своевременное использование и сменяемость убеждающей и экспрессивной моделей для усиления аргументативной цепочки), тщательный подбор аргументов (как логических, так и психологических), хорошее знание предмета разговора (что подтверждается использованием общей пресуппозиционной базы: от цифровых данных и дат до исторических нюансов) и т.д. Действия же второго коммуниканта (адресата) отличаются логической непоследовательностью (его аргументативная цепочка характеризуется многочисленными противоречиями (несколько взаимоисключающих репликовых шагов тематического пространства диалога в пределах одного хода)), использованием преимущественно спекулятивных техник риторического воздействия (в диалогах, где партнеры равны по статусу и ситуация общения не характеризуется такой официальностью, подобные «запрещенные» техники блокируются очень жестко), а также отклонением от константной статусно-ролевой позиции (и дело даже не в том, что адресат – президент, высшее официальное лицо – не стал лидером данного диалога (статусный показатель как один из важнейших, а в некоторых случаях и определяющих, компонентов базовой модели диалогического взаимодействия вовсе не гарантирует лидерства, хотя можно предположить, что в ситуациях статусного доминирования так называемая «борьба за лидерство» чаще всего предопределена), а в том, что статусно-ролевая позиция предполагает актуализацию (или не-актуализацию, но не отрицание!) некоторых концептообразующих компонентов институционально-социальной роли ПРЕЗИДЕНТ, а именно: коммуникант как первое лицо государства компетентен в определенных сферах, ср.: «…я не владею точной информацией», «я не видел таких документов», «… не могу обсуждать это с вами так подробно» и так далее).
Подобная реализация аргументативных стратегий и предопределила результат данного диалогического взаимодействия – проигрыш одного и явное преимущество другого коммуниканта.
ПРЕЗИДЕНТ ЭСТОНИИ АРНОЛЬД РЮЙТЕЛЬ: РАЗВЕ МЫ ВОСХВАЛЯЕМ НАЦИЗМ?
Эстонцы ждут от русских добрососедства, даже презирая 9 Мая и уважая нацистских прихвостней.
НА ДНЯХ Президент Эстонии (и бывший секретарь ЦК компартии этой республики при СССР) Арнольд РЮЙТЕЛЬ отказался прибыть в Москву на 9 Мая. Обозреватель "АиФ" встретился с А. Рюйтелем в Таллине, чтобы выяснить: почему 9 Мая в Эстонии под запретом? Беседа велась через переводчика, но когда президент волновался, то переходил на русский.
(1) – Господин Президент, первый вопрос у меня весьма сложный. Понимаете ли вы, что ваш отказ приехать 9 мая в Москву в числе других лидеров стран Евросоюза может иметь далеко идущие последствия?
(1а) – Я никогда не уставал и не устану повторять: советский народ внес большой вклад в разгром фашизма и понес огромные жертвы в этой войне. Но благодарность Красной армии, освободившей эстонцев от гитлеровской оккупации, оказалась перечеркнута самим Советским Союзом, не позволившим Эстонии восстановить свою независимость и сбросившим с башни «Длинный Герман» эстонский флаг. После победы над Германией нам пришлось пережить гибель десятков тысяч людей, лагеря и ссылки. Я не намерен заставлять кровоточить эти раны в душе эстонцев, но, к сожалению, они еще свежи. Именно поэтому я принял решение остаться 9 мая в Эстонии, со своим народом.
(2) – Тем не менее после демонстративного отказа эстонского парламента объявить 9 мая праздничным днем уже высказываются мнения – видимо, Эстония считает себя вместе с нацистской Германией проигравшей стороной в этой войне.
(2а) – Меня поражает, что могут появляться подобные мнения. Эстония пострадала от нацистской оккупации, и множество эстонцев погибло в сражениях против немецких войск. Такие несправедливые вещи слышать попросту неприятно.
(3) – Однако в пользу этого мнения работает то, что недавно в вашей стране уже в третий раз попытались поставить памятник легионерам 20-й дивизии СС...
(3а) – Прежде всего я намерен уточнить – такая дивизия вообще не существовала.
(4) – Существовала, к сожалению.
(4а1)– Извините, но я не владею точной информацией по каждой дивизии или другим соединениям СС, где они воевали и как их формировали. (4а2) Однако в любом случае эстонцы в это подразделение мобилизовывались против их желания, что было нарушением международного права – как жители оккупированных территорий они не должны были призываться в армию. (4а3) Нужны ли тут еще какие-либо разъяснения?
(5) – Да. Потому что эстонская дивизия СС называлась «добровольческой». И я думаю, что многие жители Эстонии записывались туда совершенно искренне, по собственному желанию, тем более что СС считались элитными войсками.
– (5а1) И я не могу сказать, что добровольцев вообще не было. (5а2) Но в целом по всей Эстонии людей в СС забирали насильно. (5а3) Более того, их выставляли против эстонского стрелкового корпуса Красной армии, и тогда брат вынужден был стрелять в брата, что, согласитесь, просто чудовищно. Людям приходилось носить свастику против их воли.
(6) – Беда в том, что теперь они делают это весьма охотно. Всех шокирует, когда эстонские ветераны СС выходят на митинги в гитлеровской форме, если человек сделает то же в Германии, то попадет в тюрьму. В Эстонии же у него нет проблем.
(6а) – Действительно, в Эстонии есть такие люди. В определенные исторические дни они собираются вместе, и я допускаю, что кто-то из них иногда надевает свой старый солдатский мундир. Но одновременно я хотел бы подчеркнуть, что в годы оккупации Эстония имела подпольное правительство, боровшееся против немцев, и многие эстонцы в сентябре 1944 года вели бои с отступающими войсками вермахта. И, с другой стороны, если в России какой-то человек выходит на улицу со свастикой (а такое случается), мы же не делаем из этого вывода, что Россия пропагандирует фашизм.
(7) – РАЗЛИЧИЕ, возможно, в том, что в России даже и не думают ставить памятники людям в эсэсовской форме. А в Эстонии такая попытка недавно произошла уже в третий раз – и, как я осмелюсь предположить, далеко не в последний.
(7а) – Вы прекрасно знаете, что этот памятник был демонтирован. К тому же его появление вовсе не означает нашего уважения к СС. 60 лет назад могилы мобилизованных немцами эстонцев нельзя было даже посещать, их все сровняли бульдозером. Мы должны чтить память всех погибших в эти трудные годы, но в то же время я с вами согласен: не следует прославлять символику нацистского режима. Однако российский МИД использует это для информационных атак на Эстонию, чтобы обвинять ее в якобы восхвалении нацизма.
(8) – А такого не происходит?
(8а) – Безусловно, нет, и происходить не может.
(9) – Тогда разрешите вас спросить, господин Президент, как лично вы относитесь к торжественному переносу из Германии в Эстонию останков последнего командира 20-й эстонской дивизии СС штандартенфюрера Альфонса Ребане? Он был перезахоронен с воинскими почестями, а на камне его могилы выбита надпись: «Кавалеру ордена Рыцарский крест с дубовыми листьями». Это была одна из высших наград Третьего рейха.
(9а) – Я полагаю, что если говорить лично о Ребане, то он участвовал лишь в боях на фронте и абсолютно не принимал участия в уничтожении мирного населения.
(10) – УВЫ, есть свидетельства, что Ребане сжигал деревни в Ленинградской области, когда участвовал в карательных операциях СС против партизан.
(10а) – Я не видел таких документов и поэтому не могу обсуждать это с вами так подробно. Как я уже заметил, я не историк и не занимаюсь исследованиями действий СС.
(11) – Глава Центра Симона Визенталя по розыску нацистских преступников Эфраим Зурофф в одном из интервью утверждал, что предоставил Эстонии досье на проживающих на ее территории эсэсовцев. Ему было отказано в расследовании – мол, люди, указанные в материалах, в уничтожении евреев не участвовали.
(11а) – (11а1) После восстановления своей независимости Эстония провела серьезные исследования о преступлениях нацистов в годы войны. (11а2) Некоторые судебные процессы не окончены до сих пор, и мы не делаем из этого секрета. (11а3) Конечно, не все материалы пока можно публиковать, но мы ничего не скрывали. (11а4) Я не располагаю данными, что эстонцы участвовали в расстрелах евреев и что они вообще совершали такие дела в Эстонии.
(12) – (12-1) 20 января 1942 года на конференции в Ванзее в Германии Эстония стала первой страной, официально объявленной «юденфрай» – то есть «свободной от евреев». (12-2) Все еврейское население поголовно было уничтожено, включая детей, и (12-3) Гиммлер отмечал «большие заслуги эстонской полиции» в истреблении «низшей расы».
(12а) – Я считаю, что не стоит опираться на слова Гиммлера как единственно правдивого источника. Все очень тщательные исследования, что проводились до сих пор, не подтвердили, что полицейские Эстонии сознательно уничтожали евреев. Несомненно, какое-то количество эстонцев служило в этой созданной немцами полиции, но могу сказать с полной уверенностью – участие эстонцев в расстрелах еврейского населения исключается. Следует опираться не на эмоции, а на факты.
(13) – Мне хотелось бы вернуться к вопросу о памятнике легионерам СС...
(13а) – Ну а мне бы, если честно, не хотелось.
(14) – Понимаю вас.
(14а) – Нет, дело не в этом. Мне кажется, что наша беседа принимает несколько странный оборот. Но еще раз хочу подтвердить, что отдаю должное жертвам советского народа во Второй мировой войне. Я хотел бы, чтобы и вы, и другие россияне поняли: эстонцы не сражались принципиально за режим фашистов, они надеялись восстановить независимость Эстонии. Наша маленькая страна потеряла 200 000 человек, и половина из них погибла в нацистских и советских концлагерях. Когда в России нас поймут, сразу откроется дорога для развития добрососедских отношений.
(15) – Разрешите последний вопрос, господин Президент. Можно ли оправдать абсолютно любые действия тем, что они совершены во имя восстановления независимости страны, в том числе и участие в войне на стороне людоедского режима Адольфа Гитлера?
(15а) – Разумеется, нет. Поэтому и я, и все эстонцы никогда не были и не будем на стороне фашизма. Мы всегда прекрасно понимали, что гитлеровская Германия ни за что не восстановила бы независимость Эстонии, поэтому эстонцы и не поддерживали нацистов в их амбициях и стремлениях. Хочу сказать вам – нам следует искать не те вещи, которые нас разделяют, а те, которые нас объединяют. И, выражая почтение жертвам войны, нельзя забывать, что у нас забрали возможность восстановить свое государство. Позиции России и Эстонии должны сближаться, чтобы мы уменьшили непонимание друг друга.
(16) – Это замечательные слова. Но, после того как вы отказались приехать на столь знаменательную для России дату, сблизиться будет довольно сложно.
(16а) – Я смотрю на это более оптимистично – у России и Эстонии масса общих интересов во многих сферах, и я получил этому подтверждение на недавней встрече с Владимиром Путиным. Для России крайне выгодно сотрудничать с Эстонией, потому что теперь можно активно использовать возможности членства нашей страны в ЕС. Не надо сразу все воспринимать в штыки, просто попытайтесь нас понять.
(17) – Мы пытаемся. Но это трудно.
(17а) – И нам трудно. Однако давайте все-таки попытаемся.
Георгий Зотов, Таллин – Москва
КСТАТИ
«СС использовались для целей, которые согласно Уставу являются преступными и включают преследование и истребление евреев, зверства и убийства в концентрационных лагерях, эксцессы, совершавшиеся при управлении оккупированными территориями, проведении в жизнь программы использования рабского труда, жестокое обращение с военнопленными и их убийства... Рассматривая вопрос об СС, Трибунал включает сюда всех лиц, которые были официально приняты в члены СС... Решение о признании преступного характера СС является окончательным и не может подвергаться оспариванию на любом последующем процессе по делу отдельных членов организаций». Нюрнбергский процесс. Сборник документов в 8 томах, т. 8. Москва, Юридическая литература, 1997 г.
Литература
1. Зотов Г. «Президент Эстонии Арнольд Рюйтель: Разве мы восхваляем нацизм?» // АиФ. – № 12. – 2005. – С. 12.
3. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. – М.: ИЯ АН СССР, Калиниский СХИ, 1988.
4. Романов А.А., Ходырев А.А. Управленческая риторика. – М.: Лилия, 2001.