В.И. Шаховский

Волгоградский государственный педагогический университет

 

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ В ЯЗЫКОВОЙ ИГРЕ

 

«Писать о языке средствами

самого языка – значит поднять 

себя за шнурки своих

собственных ботинок »

P. Farb

 

 Проблема вербализации эмоций человека как Homo Sentiens является в современной лингвистике тем исследовательским фокусом, в котором перекрещивается ряд ее парадигм: коммуникативная, когнитивная, текстовая, прагматическая, культурологическая, категоризационная и др.

Эта полипарадигмальность эмотиологии (лингвистики эмоций) является логическим развитием психологически ориентированной лингвистики, которая давно установила, что эмоции пронизывают всю ментальную и (а)вербальную деятельность человека, включая и язык тела (body language) и что в языке все движимо эмоциями. Теперь это – не тезис и не гипотеза, а аксиома.

Эмотиология ушла далеко от заявлений типа «эмоциональной лексики в языке нет» (Галкина-Федорук, 1958), «эмоции не входят в структуру языка» Звегинцев, 1957), и т.п. Теперь бесспорны утверждения типа «в языке все эмоционально» (Балли, 1961), «все высказывания эмоциональны» (Гак, 1998), «вся лексика языка / речи эмоциональна» (Клименко, 1974; Мягкова, 2001 и др.).

Достижения эмотиологии, только в последние 10 лет, как отечественной (Филимонова, Щирова, Жура, Ионова, Леонтьев и мн. др.), так и зарубежной (Wierzbicka, Goleman, Dirven, Dresher, Volek, Niemeier, Ungerer at all) довольно внушительны:

1. Доказано существование эмоционального дейксиса у языковой личности и эмоционального тренда/индекса у национальной лингвокультуры;

2. Установлено наличие семантических признаков и конкретизаторов как составляющих мельчайшие эмотивные смыслы (семы);

3. Установлены феномены эмоциональных доминант текста, личностных эмоциональных смыслов и высказывания;

4. Установлен языковой механизм эмоциональных приращений к языковой семантике;

5. Выделен специфический тип валентности – эмотивной – у языковых и речевых единиц, благодаря которой и происходит это эмоциональное приращение;

6. Установлена категориальность эмотивности языка и ее полистатусность;

7. Выделен ряд новых направлений в эмотиологии: «Лингвокультурология эмоций», «Концептология эмоций», «Гендерная эмотиология», «Голос эмоций в политической лингвистике», «Когнитивно-дискурсивная эмотиология», «Эмотивная лакунарность в межкультурной коммуникации» и др.

Достижения эмотиологии позволяют убедиться в том, что эмоциональность / эмотивность не является оппозитом рационального (а)вербального и ментального поведения Homo Sentiens. Убеждены лингвисты и в том, что будучи всегда социальными (какими бы личностно-ориентированными и субъективными они не были), эмоции тесно связаны с сознанием и процессами мышления и что все вербализованные эмоции являются осознанными, а значит – интеллектуальными и кодированными (Shakhovsky, 1999-2000).

Эмотиология – междисциплинарная отрасль науки. Именно ее междисциплинарность уверенно доказывает существование эмотивного кода у языка. Поэтому в когнитивной лингвистике эмотивность рассматривается не как аномалия и отклонение от языковых норм, а как имманентное свойство самого языка, без которого уже не возможно описание человека и его эмотивно-дискурсивных контекстов поведения.

В коллективной монографии «Эмотивный код языка и его реализация» (2003) проведено обширное обобщение только некоторых результатов эмотиологии: речевая и неречевая коммуникативная деятельность человека, опосредуемая эмоциями, которые, с одной стороны, являются предметом означивания, с другой, предметом выражения, с третьей – способом / средством эмоционального мировидения, получившего отражение в эмотивных кодах языка. В этой монографии достаточно убедительно показано, что проблемы противопоставления рационального и эмоционального, а их вместе – интеллектуальному, в языке больше нет, поскольку внутренняя форма слов, их семантика и синтаксические конструкции являются эмоционально опосредованными. Процесс имянаречения и процесс функционирования всех имен в различных коммуникативных локусах эмоционально мотивирован.

В этих процессах, доминирует лингвокреативная функция, обусловленная эмоциональным интеллектом человека (подробнее: Шаховский, 2003).

 По этой причине лингвокреативная функция в коммуникативном поведении Homo Sentiens совмещается с эмотивно-адаптивной функцией. Есть мнение, что вся его речевая деятельность является языковой игрой, поскольку все когниотипы этой деятельности базируются на языковой/ментальной игре, мотивированной эмоциями языковой личности.

Судя по специальным исследованиям (Хейзинга, 1992; Санников, 1999; Гридина, 1996; Болдарева, 2002 и др.) почти вся речевая деятельность человека является или стереотипной, или креативной, но на основе стереотипов. А это значит, что она всегда обусловлена ситуацией и является всегда условной (конвенциональной).

Основываясь на теории универсальных глубинных структур языка Н. Хомского, мы предполагаем, что способность к языковой игре (далее – ЯИ) является одной из a blue print for language. По Н. Хомскому, дети с рождения владеют глубинными грамматическими структурами, как ходьбой (если они физически и ментально полноценны). Причем, практика показывает, что эти структуры универсальны для всех, или по крайней мере, для большинства языков в области грамматики. Свидетельством этого предположения является тот факт, что дети могут изучить любой неродной язык, а также тот факт, что, не зная правил и даже не подозревая их существования, дети уже до учения, в целом, правильно говорят (Farb, 1993: 280 ff). А тот факт, что у детей разных лингвокультурных сообществ долгое время превалирует эмоционально-образное мышление в восприятии мира и себя в этом мире (что выражается в соответствующей лексике, грамматике и интонации) говорит об эмоциональной доминанте врожденных глубинных структур, как компоненте врожденного эмоционального интеллекта человека (Goleman, 1997). Этот интеллект остается с человеком на всю жизнь, только его эмоциональная доминанта с возрастом ослабевает и у разных людей она либо уравновешивается с рациональным компонентом интеллекта, либо уступает ему, либо продолжает превалировать, но со значительно меньшей долей по сравнению с детским возрастом. Это соотношение рационального и эмоционального в интеллекте взрослого человека зависит от сформировавшегося у него эмоционального дейксиса (подробнее: Шаховский, Жура, 2002), т.е. от его эмоционального фокуса как точки отсчета в (а)вербальном поведении, в индивидуальной шкале ценностей в восприятии картины мира и в его эмоциональном картировании этого мира, в том числе – и в карнавальном (игровом) (подробнее: Шаховский и др., 1999).

ЯИ является одной из ведущих коммуникативных категорий. Она провоцируется эмоциональными категориальными ситуациями, которые и принуждают коммуникантов к ЯИ. Как показывает анализ собственной картотеки (более 2000 примеров) и примеров из исследований других авторов, эмоциональная доминанта ЯИ имеет вектор положительной тональности общения: шутки, мягкой иронии, карнавального настроения.

Любая ЯИ является манипуляцией говорящего с языком, которая чаще всего преследует гедонистическую цель (получение психологического и эстетического удовольствия). Это наблюдается и в тех случаях, когда ЯИ ритуальна, т.е. проходит по известным правилам, и в тех, когда она неожиданна. В обоих случаях она должна реализовываться в пределах понимания всеми коммуникантами, для чего от них требуется наличие эмоционального интеллекта и эмоциональной / эмотивной компетенции. Если этого нет, то анекдот, например, или шутка становятся непонятными, и между системными значениями языковых знаков и их значениями у отправителя и у получателя шутки/анекдота и т.п. возникает смысловой (эмоциональный) диссонанс.

Рассмотрим некоторые случаи ЯИ:

1. Это не я имею машину, это она имеет меня («иметь» во втором случае употреблено – в секс. смысле);

2. Тост африканца: «За женщин, в тени которых нам хорошо!» (требуется эмоциональный интеллект и рациональные знания для понимания, почему африканцам хорошо в тени женщин);

3. Тост к 8 марта: «Женщины! Я люблю вас, будьте бдительны!» (обыгрывается официальная фраза в бытовом эмоциональном смысле);

4. Эмотивные валентности, формирующие игровой эффект ситуативной семантики нейтральных слов (примеры из «попсовых» шлягеров); наши глаза и губы связали мы ниткой одной (понимание этой референции находится за пределами рационального); и твоя раскосая улыбка в бархатном купается вине (отсутствует, как и в предыдущем «малом синтаксисе» рациональная референция, ее осмысление возможно только на эмоциональном уровне);

5. ЯИ, приводящая к эффекту «обманутое ожидание», тоже основана на ксенореференциях: он носит брюки галифе, но не надевает их; лучше семь раз покрыться потом, чем один раз инеем; позвольте войти в ваше материальное положение и др.;

6. Тройное языковое и музыкальное (на известную мелодию из к/ф «Мужчина и женщина») обыгрывание (прецедентного события, через аграмматику и через эмоциональное нравоучение) порождает юмористический эффект: «Зачем Герасим утопил свое Муму? Оно ж не сделало плохого никому!»;

7. ЯИ за счет квазицитирования может создавать новые эмоциональные контекстные понятия: Землю – крестьянам, заводы – рабочим, пиво – мне; Любите газету – неиссякаемый источник кульков для семечек; Бороться, искать, найти и перепрятать;

8. Пунктуационная игра приводит к смысловым играм и потому она тоже включена в категорию средств языковых игр: Снимаю, порчу; Интим, досуг не предлагать; Буду поздно, суп на полу, выпей; Мой дядя самых честных грабил;

9. Самое распространенное средство в языковой игре – манипуляции: с морфологическим составом слова: пожуем, увидим; по полу тапки грохотали; на ошибках мучатся; с фонетическим составом: чем дальше в less, тех больше drovе; распродажа, два – продажа, три – продажа. Продано!; Lo. Li. Ta; It is not the cough, that’ll carry you off. It is the coffin, thatll carry you off in; с подменой и перестановкой слов: рыбак рыбака ненавидит наверняка; и какой же быстрый ездок не любит «Русской»; сбылась мечта патриота; Крепче за шоферку держись баран;

10. Большинство «языковых игрушек» Н. Фоменко (Электронный ресурс­) создано на игре импликаций, для истолкования и для осмысления которых (воспроизведения в языковом сознании) необходим эмоциональный интеллект (прецедентные знания и способность к эмоционально-семиотическому оперированию ими) приводящий к обоюдному языковому удовольствию: Эх, Аврора! Где же был твой айсберг?; Серп и молот – коси и забивай; говорит Москва, все остальные работают; водка «Буратино» – почувствуйте себя дровами!; не улыбайтесь, я с детства боюсь лошадей.

Сборник предуведомлений Д. Пригова также весь построен на игре с языком. Автор играет с ним и для собственного удовольствия и для удовольствия, читателя, которому необходимо подтягивать свой эмоциональный интеллект до уровня авторского, чтобы динамические эмоциональные смыслы у обоих коммуникантов были адекватными:

Милицанер: Вот купил, думал добавления к закону, а это – черт те что, стихи.

Майор. Да, но черт – те что, то есть стихи, – интересного поэта. Я уже давно слежу за ним.

Милицанер. Следите?

Майор. Нет. Не в том смысле. Слежу за его творчеством. И в данном случае слежка не только желательна, но и необходима.

Милицанер. Слежка необходима?

Майор. Да не в том смысле (и т.д., вся эта «Предуведомительная беседа…» (Пригов, 1996: 39-41) построена на обыгрывании смыслов слов и словосочетаний «следить», «слежка», «подрыв устоев», «буржуазный», «взрывчатая сила», «дальние области» (места не столь отдаленные – В.Ш.); «втянуть в диалог», «всесоюзный розыск». Все эти вербальные знаки по их первичным референциям, несомненно, принадлежат эмотивно-дискурсивной области «преследование инакомыслящих», представителями которой являются речевые партнеры – пленники преследовательского когниотипа мышления.

ЯИ приговской модели указывает не только на гедонистическую функцию языковых игр, но и на сатирическую (вспомним также «Историю одного города» Салтыкова-Шедрина, «Урок кокеткам» графа Шаховскóго, «Школа злословия» Шеридана и др.). Многие репризы – Коклюшкина, Жванецкого и Задорного также через игру с языком высмеивают социальные пороки. Их критика не злая (как в истории г. Глупово), а осуществляется через веселый т.е. карнавальный, юмор. В этом плане ЯИ выполняет важнейшую очищающую функцию,улучшающую эмоциональную экологию социума через здоровый смех, улыбку, восклицания, аплодисменты и т.п. Следовательно, ЯИ – активный социальный инструмент.

В любом случае и социальное давление, и давление человеческого фактора, «принуждающего» к игре с языком, имеет эмоциональный мотив и потому ЯИ используется говорящими в качестве оригинального эмоционального аргумента. У языка нет жизни вне человека говорящего, чувствующего и играющего. Игровая функция языка – его имманентная сущность, проявляющаяся уже на стадии первичных номинаций мира через синонимию, через языковое варьирование и через варьирование ключа восприятия: серьезное ↔ шутливо-ироничное.

Вспомним риторические диалоги древних мыслителей, вербальные дуэли антогонистов, секретные языки (pig Latin), телескопию как способ слово- и смыслообразования, эвфемизацию, гибридизацию («Иванушки Интернешнл»), народную этимологию (гуманист – человек, который часто делает покупки в ГУМе), смену / подмену референциальных компонентов в неискреннем дискурсе, всю поэзию, окказионализмы, спунеризмы, эпиграммы и т.п., и тогда станет понятно, что весь язык – инструмент играющего человека. Станет также понятно, что в ЯИ прежде всего выделяется креативная функция языка, требующая от коммуникантов эмоционального интеллекта, изобретательности, остроумия при создании игровой упаковки (по Уорфу – shaper of ideas) для эмоциональных идей. Отсюда для лингвистики представляет новый интерес такой объект для исследования, как креативная эмоциональная языковая личность.

П. Фарб, несомненно, прав, утверждая, что все языковые личности внутри своей лингвокультуры являются креативными, т.к. они все способны порождать фразы, которых раньше никто никогда не произносил (Farb, 1993: 222). Он напоминает, что за исключением некоторых ритуальных фраз, вся речь любого человека состоит из предложений, ранее никогда не произнесенных (Farb, 1993: 223). Способность порождать предложения, которых человек никогда не слышал – это способность к языковой креативности, наиболее полное проявление которой наблюдается в ЯИ. Операторами ЯИ всегда являются эмоциональные смыслы, которые могут быть явными или мерцающими. Но в любом случае – ЯИ это концентрат эмоций, эмоционального интеллекта и явное доказательство того, что главной функцией языка, как мне представляется, выступает не коммуникативная, а эмотивно-интерпретативная функция. С помощью этой функции homo sentiens в соответствии со своим эмоциональным дейксисом и эмоциональным интеллектом интерпретирует мир и вступает с ним в игровую интеракцию.

Все и всех можно укротить, кроме языка. Он не подлежит укрощению, и ЯИ с ее разнообразием и бесконечной фантазией – тому свидетельство.

 

Литература

 

1.   Балли Ш. Французская стилистика. – М., 1961

2. Болдарева Е.Ф. Языковая игра как форма выражения эмоций: Дис. … канд. филол. н. – Волгоград, 2002.

3.   Гак В.Г. Языковые преобразования. – М., 1998.

4.   Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сб. статей по языкознанию. – М., 1958.

5.   Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. – Екатеринбург, 1996.

6.   Звегинцев В.А. Семасиология. – М., 1957.

7.   Клименко А.П. Вопросы психолингвистического изучения семантики. – Минск, 1974.

8.   Мягкова Е.Ю. Эмоционально-чувственный компонент значения слова: вопросы теории: Дис. … докт. филол. н. – М., 2001.

9.   Пригов Д.А. Сборник предуведомлений к разнообразным вещам. – М., 1996.

10.   Полный сборник приколов Н. Фоменко // Режим доступа: http://www.fomenko.ru

11.   Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. – М., 1999.

12.   Хейзинга Й. Homo Ludens в тени завтрашнего дня. – М., 1992.

13.   Шаховский В.И. Эмотивный код языка и его реализация в языковой игре // Эмотивный код языка и его реализация. – Волгоград, 2003 (в печати).

14.   Шаховский В.И., Жура В.В. Дейксис в сфере эмоциональной речевой деятельности // Вопросы языкознания. – 2002. – № 5.

15.   Шаховский В.И., Сорокин Ю.А., Томашева И.В. Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы. – Волгоград, 1999.

16.   Эмотивный код языка и его реализация. Коллективная монография. –Волгоград, 2003.

17.   Farb P. Word play. What happens when people talk. – New York, 1993.

18.   Goleman D. Emotional Intelligence. Why it can matter more than IQ. –Bentam Books, 1997.

19.   Shakhovsky V. Russian Language Personality and its Neologisms in Emotional Communicative Situations // Imagination, Cognition and Personality. –1999-2000. – Vol. 19. – № 2.

20.   The Language of Emotions. – Amsterdam / Philadelphia, 1997.

 

(0,4 п.л.)