АНАТОЛИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ  БАРАНОВ

Кубанский государственный университет, г. Краснодар

 

СЕМИОТИЧЕСКИЕ РАЗНОВИДНОСТИ ДИСКУРСИИ

  

Семиотический подход к исследованию дискурсивных практик вызывает необходимость более глубокой проработки ряда вопросов в таких проблемных областях как семиозис, знаковость, дискурсивная личность и ее роль в семиозисе.

Для Ч. Пирса семиозис – это прежде всего мыслительный процесс. Выдвинутое им понятие интерпретанты указывает на то, что он рассматривает семиозис прежде всего как интерпретацию текста как полного знака. Знаменательно выделение роли Интерпретатора и интерпретанты. При этом Ч. Пирс определяет знак как «нечто, что замещает нечто иное в некотором отношении или качестве» (Peirce, 1955: 99; см. также: Pharies, 1985). Он выделяет эмоциональную, энергетическую и логическую (вербальную) интерпретанты. Одновременно, Ч. Пирс подчеркивает, что в семиозисе разные виды интерпретант часто со-существуют или перетекают друг в друга – все зависит от типа дискурса.

Данная модель семиозиса получила дальнейшее развитие в работах функциональной семиотики: понятие метаязыковой интерпретации (Якобсон, 1985: 236), прагматика как полная семиотика (Parret, 1983), интерпретация (Есо, 1990). Функциональная семиотика по своей сути герменевтична и озабочена взаимоотношением значения и смысла.

С позиций функциональной семиотики необходимо пересмотреть роли субъектов в дискурсивных практиках. В связи с тем, что функционирование интеллекта знаково опосредовано, а знаковость не ограничивается ее вербальной ипостасью, следует критически осмыслить столь популярный в России термин «языковая личность», внутренняя форма которого провоцирует ограничение его содержания. На самом деле субъектом дискурсии всегда выступает личность, работающая одновременно с несколькими кодами или «языками» и, соответственно, интерпретантами (по поводу личности как субъекта дискурсии мы уже ранее высказывали свои соображения, см. Баранов, 1997; 1998).

Термин семиотическая (а значит дискурсивная) личность охватывает все стороны семиозиса, то есть разнонаправленную динамику отношений мысли и ее воплощения: подчеркивается важность понимающего отношения не только к тексту, но и к миру. Этот термин (по необходимости тоже редукционистский по отношению к глобальному термину личность) открывает возможность для холистического подхода к описанию дискурсивных практик: в него заложены семиотические эвристики множественности «языков», использования различных наборов «языков» в конкретных проявлениях семиозиса, кодовых переходов между ними (трансмутаций). В связи с учетом двунаправленности семиозиса (порождение и понимание знаковых целостностей) мы переносим акцент с интерпретанты на более общую герменевтическую идею опредмечивания / распредмечивания смыслов. Соответственно, исследова­тельским форматом такого научного поиска может служить прагматика (вбирающая в себя и семантику, и синтактику) как методологическая перспектива языка.

В нашем представлении семиотическая личность характеризуется целым набором компетенций: перцептивной, когнитивной, социальной, ситуативной, языковой (грамматической, лексической), риторической, и др. Важно подчеркнуть, что ведущей компетенцией выступает когнитивная как зонтичная. Особую позицию когнитивной компетенции мы отражаем понятием индивидуальной когнитивной системы (ИКС), которая постоянно находится в процессе развития и формируется у индивида всю жизнь как перевыражение опыта. Эта система обладает всеми характеристиками синергетичности как динамическая система, развивающаяся под воздействием привходящей внешней информационной энергии. Ее постоянный процесс перестройки идет по классическому принципу: случайность → условие → запоминание.

Понимание семиотической функции индивида может быть достигнуто через моделирование структуры сознания. Этому важному вопросу посвящено много работ (см., например: Налимов, 1989: 104). В поле сознания индивида, наряду с блоками сознательного уровня и подсознания, следует ввести блок обстановочной афференции и блок афферентного синтеза (Анохин, 1978; Напалков, Прагина, 1988: 93). Блок обстановочной афференции связывает другие уровни сознания с внешним миром (ситуацией) через органы чувств и костно-мышечную систему. Блок афферентного синтеза – это активная часть сознания доречевого уровня и внутренней речи, которая перерабатывает информацию, поступающую из блока обстановочной афференции и блока подсознания, и подготавливает выход информации на сознательный уровень в речь.

В НЛП (одна из ветвей психологии) вводится важное понятие репрезентативной системы, как фильтра, через который индивид связан с миром. С афференцией здесь соотнесены три базовые репрезентативные системы: визуальная, аудиальная и кинестетическая, благодаря которым развивается вербальный язык как всеохватывающая репрезентативная система – как возможность прорыва в мир виртуального. Вначале развитие чувственных репрезентативных систем обусловлено развитием сенсомоторного интеллекта (Пиаже, 1983: 90); с появлением языковой стадии наступает период взаимодействия этих систем с вербальной репрезентативной системой. Кстати, отмеченные системы репрезентации перекликаются в определенной степени с концепцией интерпретант Ч. Пирса.

Пожалуй, обвинение НЛП в поверхностном подходе к пониманию в его внешнем наблюдаемом выражении (Брудный, 1998: 226) не совсем корректно. Например, процесс видения оказывается более сложным, чем просто восприятие. Если в интеллекте индивида не сформировался образ-объекта («фантом»), то он его не может видеть. Доказательством служит процесс обучения взрослого человека видеть после прозрения в результате операции врожденной катаракты: «В течение многих недель и месяцев... человек может лишь с трудом различать простейшие формы, такие как треугольник и квадрат» (Голдстейн М., Голдстейн И.Ф., 1984: 40). Речь здесь фактически идет о когнитивно-культурной детерминации систем репрезентации – процессы визуального восприятия зависят от когнитивной системы индивида. В какой степени можно говорить в таком случае о двойственном характере визуального знака: «находясь в приложении (в распоряжении) к конкретному субъекту в отдельности, он имеет признаки первой сигнальной системы, а, находясь в приложении к диалогическому взаимодействию (общению на уровне «человек – человек»), имеет признаки второй сигнальной системы» (Романов, Сорокин, 2004: 149) – особенно, если учесть осмысление понятий внутренней речи (Выготский, 1956) и диалогичности (Бахтин, 1979). Очевидно ситуация здесь не столь однозначна. Но еще Ч. Пирс определял знак как репрезентамен с мысленной интерпретантой, и не исключал возможность существования репрезентамена, не являющегося знаком (Peirce, 1955: 99).

Вопросы зрительного образа как знака получили глубокую проработку в функциональной семиотике. «Речь идет не о воспроизведении в иконическом знаке свойств объекта, а о специфике восприятия и, следовательно, о мысленной репрезентации» (Усманова, 2000: 78). Отмечается конвенцио-нальность, произвольность и немотивированность иконического знака.

Экстраполируя наработки в области визуальной семиотики на другие репрезентативные системы, можно говорить о становлении аудиальной и кинестетической семиотики, каждая обладает многоуровневой структурой кодирования. По крайней мере для визуальных изображений У. Эко выделяет следующие коды: восприятия, узнавания, передачи, тональные, иконические, иконографические, вкуса, риторические, стилистические, подсознательного (см.: Усманова, 2000: 89).

Чувственные репрезентативные системы с семиотической точки зрения можно объединить термином соматическая семиотика в дополнение к вербальной, которая выступает для первой как мета-репрезентативная сущность.

Семиотический подход к исследованию дискурсии ставит несколько вопросов перед исследователями. Среди них такие как: статус участников дискурсии, количество языков, которыми владеет личность, типы и разновидности текстов.

Вопрос о статусе участников дискурсии – автора, текста и реципиента (Баранов, 1993: 9) – в последние десятилетия подвергается интенсивному переосмыслению.

Прокомментируем девиз «смерть автора» как весьма популярную научную метафору постструктурализма и функциональной семиотики. Она опирается на бахтинскую философию диалогичности, в частности – «чужого слова» (Бахтин, 1979: 354) и связанную с ней идею интертекста. При этом толкование интертекста связано, во-первых, с идеей цитирования, аллюзии, и т.д. (текст в тексте), а, во-вторых, с идеей интертекстуальности, представленной как когнитивно-лингвистический инвариант массива текстов определенной предметной области (Баранов, 1999).

Перефразируя известный исторический анекдот, мы полагаем, что, «смерть автора сильно преувеличена». Другое дело, что разработка данного концепта выявила различные бытийные ипостаси автора, усложнив жизнь наивного читателя.

Как в сообщающихся сосудах умаление роли автора привела к гипертрофии роли читателя, вылившейся в проблему гиперинтерпретации, которую У. Эко (1990; 1992) решает через стадию первичного нерефлективного чтения произведения наивным читателем, обнаруживающим первичный смысл текста.

Контекстом «прочтения» текста выступает культура. Чем более артикулировано освоение культуры читателем, тем дальше он от наивного состояния. Велик соблазн изощренного читателя втянуться в интерпретационную игру деконструкции, тем более, что тексты, особенно основанные на субъект-субъектных отношениях, поощряют к тому (Деррида, 2000). Таким образом мы приходим к наиболее важному компоненту семиозиса – тексту.

Конструктивистский подход теории понимания определяет текст как метонимическую смысловую структуру, отсылающую реципиента к разным видам знания. Благодаря общему фонду знаний интерактантов (в пределе – это культура), любое высказывание на естественном языке не более чем намек на описываемые обстоятельства (a very lean allusion to the very rich set of circumstances...: Shank, Kass, 1988: 188). Процесс интерпретации предстает как восстановление развернутой смысловой структуры текста на основе ИКС реципиента, то есть горизонт текста ограничивает границы интерпретации.

Раскрывая семантическое (информационное) представление текста, Г.И. Богин (1995) вводит трихотомию его содержательных компонентов: содержание текста + смысл = содержательность. Мы комментируем составляющие этой схемы следующим образом. Содержание текста представлено цепочкой предикативных структур текста (клозы). Смысл частично представлен в тексте, частью восполняется реципиентом, опирающемся на свою ИКС.

Говоря о вкладе текста в смысловую часть содержательности, мы имеем в виду различные маркеры-инструкции по восприятию текста, представленные в тексте разнообразными метатекстовыми компонентами, такими как знаки-форматоры (Демидова, 2004), но не только (укажем на коннотативный код текста).

Можно рассматривать такие маркеры как принадлежащие сугубо тексту, но если исходить из того, что на существование имеют право две ипостаси функциональной семиотики текста: не только бурно развивающаяся семиотика интерпретации, но и семиотика порождения, то роль автора может быть в некоторой степени реанимирована.

Конечно, задача создания семиотики порождения текста более трудная, так как в большой степени затрудняется применение интроспекции. И все-таки она возможна даже в случае пост-модернистских дискурсивных практик, если подходить к анализу процесса порождения вербального текста с позиций достаточно разработанной семиотики кино (роль монтажа и т.д.)

Проблема семиотического освоения дискурсивной деятельности еще более усложняется, если толковать текст в широком плане, перефразируя Р. де Богранда (1985), как sign occurrence in communicative setting. Мы исходим из эвристической позиции, что не существует чисто вербального текста. Дискурсивная деятельность мультикодовая, представлена «языками» (кодами) – в четырех репрезентативных системах разной проявленности. При выявлении типологии текстов и дискурсивных практик опираться можно на принцип доминирования какой-либо из репрезентативных систем.

Не вдаваясь в генезис дискурсивной деятельности, отметим, что вербальный текст издревле занимает преференциальные позиции в культуре.

1. Вербальный текст представлен двумя формами: устной и письменной. Устная форма общения – это смесь вербальных, визуальных, аудиальных и кинестетических кодов – во всех видах устного дискурса. Эта смесь имеет весьма подвижные пропорции, но пальма первенства безусловно принадлежит вербальному коду, как семиотическому каркасу. Хотя есть данные о том, что в межличностном общении лишь небольшой объем информации передается вербальным путем. Более углубленные исследования в этой области могут дать весьма интересные данные о семиотике устного вербального общения, например, лекции как разновидности устного научного дискурса (по крайней мере, на многих лекциях лектор-автор «мертв».

Отличие письменной формы общения от устной – в опосредованности вспомогательных кодов. Они представлены вербальным описанием, знаками препинания (вообще знаками-форматорами).

Специфический сплав устной и письменной речи представляет собой интернет-дискурс в разных жанровых проявлениях

2. Креолизированный вербальный текст, в котором используются кроме вербального текста, изображения разного плана (живопись, графика, схемы и

т.д.).

3, Синтетический текст в котором участвует целый комплекс систем, репрезентации: вербальная, визуальная, аудиальная и кинестетическая. Синтетические тексты представлены в целом ряде дискурсов:

• Ритуальный церковный дискурс – один из наиболее древних, в нем задействованы все системы репрезентации (при доминации вербальной). Используются вербальный, певческий, музыкальный, живописный, архитектурный коды.

• Театральный дискурс очень близок ритуальному церковному по набору кодов.

• Кинематографический дискурс как высшее проявление мультикодовости с опорой на иконический знак.

4. Как особый вид дискурса мы рассматриваем интерпретационный дискурс. Его особенностью является наличие связки двух текстов. Один из них оригинальный (первичный). А второй – это текст-интепретация. Процесс понимания текста-оригинала завершается интерпретацией как выраженной рефлексией, которая представляет собой семиотическую деятельность , сущность которой – перевести знаки сообщения в знаки того же или другого свойства для прояснения смысловой структуры исходного текста.

Выделенные Ч. Пирсом три интерпретанты (эмоциональная, энергетическая и логическая) открывают путь к классификации вторичных текстов в случае монокодовой интерпретации. Но как правило текст-интерпретация представляет собой вербальный текст как высказанную рефлексию по поводу оригинального текста. И опять же, как правило, в нем могут реализовываться эмоциональный и энергетический коды, но в вербальной перевыраженности.

Текст-интерпретация может быть компонентом различных дискурсивных практик. Они представлены связками текста-оригинала и текста-интерпретации. Попытаемся сделать набросок таких практик:

• Связка: вербальный текст-оригинал и его вербальная интерпретация.

• Связка: вербальный текст-оригинал и его образная интерпретация (например, живописным произведением – иллюстрацией).

• Связка: образный текст-оригинал и его вербальные интерпретация.

• Связка: вербальный текст-оригинал и его интерпретация кинотекстом.

• Связка: кинотекст-оригинал и его вербальная интерпретация.

• Связка: вербальный текст-оригинал и его театральная интерпретация.

• Связка: театральный текст-оригинал и его вербальная интерпретация.

• Связка: музыкальный текст-оригинал и его вербальная интерпретация.

• Связка: вербальный текст-оригинал и его музыкальная интерпретация

• Связка: кинестетический текст-оригинал (например, мимический) и его вербальная интерпретация

• Связка: вербальный текст-оригинал и его мимическая интерпретация.

Мы не претендуем в этом перечислении на полный охват подобных связок, отражены наиболее представленные в современной культуре. Главное здесь, учесть постоянные модификации таких связок и постоянное порождение новых конфигураций связок.

В теории такие дискурсивные практики еще не рассматривались систематически как особый вид дискурсии. Мы предлагаем для них термин синтетический интерпретационный дискурс (СИД). А такие дискурсивные связки текстов, которые взаимообусловлены, можно рассматривать как транстексты.

Одна из попыток подобного анализа была предпринята аспиранткой (Лихолетова, 2005) в плане интерпретации живописного произведения и шлейфа вербальных текстов-интерпретаций, его сопровождающих. В работе была раскрыта когниотипическая модель предметной области живопись, построен когниотип (ментально-лингвистическая структура) портрета, проведен анализ нескольких жанров вербальных текстов о конкретных портретах, включая интернет-чаты. Выявлена интересная зависимость полноты вербального текста-интерпретации от культурного уровня автора текста-интерпретации (его ИКС в данной предметной области). Респонденты поделены на профессионалов, любителей и дилетантов по содержательности текстов-интерпретаций. В первой группе (профессионалы и любители) характерно владение живописными кодами и допонительной энциклопедической информацией. Их тексты содержат анализ живописных кодов и их оценку, дополненную эстетически ориентированной эмоциональностью (об эстетическом чувстве см. Выготский, 1987: 194). Тексты-интерпретации дилетантов кратки по объему и в основном содержат спонтанно переживаемые оценочные высказывания типа «нравится / не нравится».

Культурологически значимые СИД-практики осуществляются лишь на фоне интертекстуальности – как бесконечная цепь мульти-кодовых интерпретаций, определяющих сущность культуры как процесса.

 

Литература

 

1. Анохин П.К. Избранные труды. – М., 1978.

2. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. – Ростов-на-Дону, 1993.

3. Баранов А.Г. Семиологический подход к личности // Языковая личность: проблемы обозначения и понимания. Тез. науч. конф. – Волгоград, 1997.

4. Баранов А.Г. Когнитивные формализмы текстовой деятельности // Вестник Пятигорского государственного ун-та. – Пятигорск, 1999.

5. Баранов А.Г. Семиозис: семиотическая личность vs языковая // История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современ­ного филологического знания. Материалы Междунар. науч. конф. Ростов-на-Дону. – Адлер. Вып. 2. История, Культура, Язык. – С. 11-12.

6. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979.

7. Богин Г.И. Интерпретация текста. – Тверь, 1995.

8. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. – М., 1998.

9. Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. – М., 1956.

10. Выготский Л.С. Психология искусства. – М., 1987.

11. Голдстейн М., Голдстейн И.Ф. Как мы познаем. – М. 1984.

12. Демидова З.В. Интерпретационный потенциал знаков препинания в дискурсе (дескриптивный аспект): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – Краснодар, 2003.

13. Деррида Ж. Структура, знак, и игра в дискурсе гуманитарных наук // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. – М., 2000.

14. Лихолетова П.В. Когнитивно-прагматический анализ дискурса в предметной области «живопись»: Автореф. дис. … канд. филол. наук. –Краснодар, 2005.

15. Налимов В.В. Спонтанность сознания и смысловая архитектоника личности. – М., 1989.

16. Напалков А.В., Прагина Л.Л. Мозг человека и искусственный интеллект. – М., 1985.

 17. Пиаже Ж. Психогенез знаний и его эпистемологическое значение // Семиотика. – М., 1983.

18. Романов А.А., Сорокин Ю.А. Соматикон: аспекты невербальной семиотики. – М.: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004.

19. Усманова А.З. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. – Минск, 2000.

20. Якобсон Р. Язык в отношении к другим системам коммуникации // Р. Якобсон. Избранные работы. – М., 1985.

21. Beaugrande R. de. Text Linguistics in Discourse Studies // Handbook of

Discourse Analysis. Vol. 1. – London etc., 1985.

22. Eco U. The Limits of Interpretation. – Bloomington & Indianopolis: Indiana Univ. Press, 1990.

23. Eco U. Interpretation and Overinterpretation. – Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1992.

24. Parret H. Semiotics and Pragmatics. An Evaluation Comparison of Conceptual Frameworks. – Amsterdam, 1983.

25. Peirce Ch.S. Logic as Semiotic: The Theory of Signs // Philosophical Writings. – Dover Publications, 1955.

26. Pharies D.A. Charles S. Peirce and the Linguistic Sign. – Amsterdam, 1985.

27. Schank R., Kass A. Knowledge Representation in People and Machines // Meaning and Mental Representations. – Bloomington, 1988.

 

(0,5 п.л.)