Волгоградский государственный педагогический университет
СОЦИАЛЬНАЯ ИНТЕРАКЦИЯ ВЛАСТИ И НАРОДА ЧЕРЕЗ ЯЗЫКОВУЮ ИГРУ
Мы пьем за русский образ жизни
где образ есть, а жизни нет.
(И. Губерман)
В части IV своего фундаментального труда «Языковые преобразования» проф. В.Г. Гак на протяжении 8 глав подробно рассмотрел все факторы и сферы реализации языковых преобразований. Особое место в этой работе уделено проблеме «Человек в языке» на материале говорящего в пространстве ситуации и его языкового поведения (Гак, 1998: 578-587).
Фактически задолго до ключевой в текстолингвистической парадигме проблемы «пространство, человек, текст» проф. В.Г. Гак поставил задачу изучения различных аспектов языкового пространства человека, одним из которых является и текстовое пространство, как порождение языковой деятельности человека.
Пространство воспринимается и дифференцируется человеком – homo loquens и, одновременно, homo sentiens, оно организуется вокруг человека, ставящего себя в центр макро- и микрокосмоса. Человек говорящий и чувствующий выступает посредником между пространством и текстом. И, самое главное, именно благодаря человеку становится возможным говорить о самом восприятии и о существовании разных типов пространств (Борисова, 2003: 5, 6, 40).
Теперь, в том числе и благодаря работам проф. В.Г. Гака, в лингвистическое понимание категории пространства, как категории предельного общения, включается объединение реальности Человека, Текста и Слова. Проф. В.Г. Гак замечает, что «речевой знак заранее не дан. Формируется в каждом акте речи. Внутреннюю форму речевого знака создает признак объекта, который отбирается в акте наименования» (Гак, 1998: 578). Данное мнение проф. В.Г. Гака особенно ярко подтверждается в игровом использовании языка при порождении ситуативных речем в русском социокультурном пространстве.
В лингвокультурологической парадигме современной науки проблемы «Игра и культура», «Игра и язык», «Язык и общество» оказываются тесно взаимодействующими и находящимися в центре внимания многих ученых.
Игра вообще – одно из самых серьёзных занятий, на которые только способен человек, ибо она находится в самом основании человеческого бытия. С её помощью человек обретает новые смыслы в жизни и расширяет своё жизненное пространство (Шинкаренко, 2003).
Как показывает П. Фарб, игра языком, игра словами, языковая игра присуща различным культурам, т.е. является универсальным феноменом (Farb, 1993).
Собственные исследования (Шаховский, 2000; 2002; 2003а; 2003б; 2003в; 2003г) на материале русского, немецкого и английского языков и изучение работ других авторов о языковой игре позволяет согласиться с этим мнением (Гридина, 1996; Санников, 1999; Болдарева, 2002 и др.).
А вот с категоричным утверждением Й. Хейзинги, считающего, что «можно со всей решительностью заявить, что человеческая цивилизация не добавила никакого сколько-нибудь существенного признака в понятие игры вообще и что животные играют точно так же, как люди» (Хейзинга, 1992: 21), согласиться нельзя.
Дело в том, что человеческие игры, в отличие от игр животных, носят не только биологический, но и социальный, и ментальный характер. На это указывают и модели языковых игр, и правила языкового игрового поведения человека, и, прежде всего, их осознанность и понимаемость всеми коммуникантами одноязычного сообщества.
В данной статье выдвигается и обосновывается тезис о языковой игре (далее – ЯИ) как об одной из коммуникативных категорий. С этой целью рассмотрим место и роль ЯИ в процессе взаимодействия русского языка и современной среды его обитания – его социокультурного пространства.
Рассмотрение обширного материала игры с русским языком показывает, что этот процесс в настоящее время довольно интерактивен. Это объясняется социально-экономической ситуацией в России: громадным расслоением общества, лживостью и безответственностью многих государственных чиновников, незащищенностью населения от произвола преступного и террористического мира и другими причинами.
Чтобы этот негатив российского социального пространства сгладить СМИ, и, особенно, ТВ, выполняют задание по максимальному развлечению населения. Слоган древних «Хлеба и зрелищ!» заменен на слоган «Зрелищ, зрелищ и зрелищ!». Количество юмористических передач на ТВ и развлекательных материалов в прессе уже не поддается исчислению. Языковые вольности, глупости, пошлости и вульгарности, стремящиеся ежедневно с утра и до утра рассмешить страну, давно уже находятся за пределами всякого здравого смысла.
В целом, хохот как рефлекс на «Аншлаг», «Кривое зеркало», «Задоринки», «Смехопанораму», «Новые русские бабки» и все другие «смехошоу» используется властью как в свое время психотерапевтические сеансы Чумака и Кашпировского. Их задача – чисто психологическая. Называется она сублимация. Это – форма психологического воздействия на людей (т.е. манипулирование ими), при котором их чувства, стремления, интересы, желания, влечения, цели, которые должны быть направлены ими на один объект, искривляются и направляются на другой (Литвак, 2000: 346). Ежедневный хохот, провоцируемый «мастерами смехоцеха» через игру с языком, должен отвлекать народ от осмысления многолетних неудачных экспериментов над страной.
Из горького опыта человечество знает, что слово действительно может уводить мысли. Но лингвисты и философы также знают и то, что если бы мысль всегда определялась только словом, то откуда бы появлялись новые слова в языке? То, как люди видят мир, определяет то, как они о нем говорят, а то, как люди видят мир, определяется их эмоциями. Осмысление любого события, факта начинается с чувствования. Мы думаем не мыслями, а чувствами. Мысли лишь помогают оформить и передать чувственную информацию о мире. Поэтому, может быть все-таки в начале было не слово, а эмоция? (подробнее об этом см.: Шаховский: 2003д).
Проф. В.Г. Гак в своих многочисленных работах неоднократно обращался к проблеме эмоционально-речевого поведения: человеческим эмоциям и оценкам в структуре высказывания и текста, и им посвящено несколько специальных работ. Так проф. В.Г. Гак подробно рассмотрел и описал понятие эмоционально-оценочной рамки высказывания и ее формирования, соотношение эмоциональных и нейтральных блоков в высказывании и тексте, формирование эмоционально-оценочных блоков в них (Гак, 1984; 1986; 1997). Все эти вопросы рассмотрены проф. В.Г. Гаком на фоне современной теории эмоций в психической и речевой деятельности, что внесло значительный вклад в разработку лингвистической теории эмоций, которая все еще не имеет оформленной и общепризнанной концепции.
Особенно интересным и перспективным является предложенное проф. В.Г. Гаком направление – исследование нулевой номинации в эмоционально-напряженных ситуациях общения (Гак, 1996: 659-661), которое еще ждет своих авторов.
Такой ситуацией, например, является и современная коммуникативная ситуация в России, которая частично освещается в настоящей статье.
Отношение людей к сегодняшней социальной ситуации в России отражается в их вербальных реакциях на неё, проходит стадию осмысления в начале чувственного, а потом ментального: по С. Пинкеру, люди, особенно творческие, вообще думают не словами, а ментальными образами, т.е. умственными глазами. И только после этой стадии эмоционально осмысленные образы получают вербальную упаковку для удобства их фиксации, хранения и трансляции (Пинкер, 1999).
Эта теория подтверждается на всех фактах языковой игры (игры с языком). Так, например, перестройка, начатая М. Горбачевым, обозначалась словом с интенционально положительной эмотивной коннотацией. После того, как люди быстро поняли, что их в очередной раз обманули, они начали менять «платья» у этого слова – узкоройка, расстройка, а с приходом нового реформатора смысл «обманная перестройка» получает имена бористройка, катастройка, терростройка, прихватизация и др.
Каждое из этих словообразовательных игровых дериватов – речевых преобразований – наполнено иронией и сарказмом, через которые люди негативно оценили беспорядок, дезорганизацию, беспредел и особенно криминал, которые были этой горбономикой и ельциномикой порождены в России. В этом же тематическом деривационном поле находим и такие речемы: Ельцингейт, Горбоельцин, Ель, Шумейкомыш, Шоховая терапия, Позорькин, Рыбкин-килькин; и эмотивные высказывания типа: оппозиция готовится объявить правительству Шахрай, оттаскать его за Чубайс и надавать по Черномырдин.
К тому же периоду относится и игровое словообразовательное гнездо англо-русских гибридов с эмоциональной семантикой «вранье»: от английского слова to fudge – «врать» были образованы игровые варианты: фуджировать, зафуджировать, перефуджировать, нафуджироваться. Обращает на себя внимание та легкость, с которой русский язык позволяет эмоциям коммуникантов играть с собой. К этой же группе относятся и гибриды: ньюрашенцы, пиарщик, отпиарить(ся), мэроворот, попса/совость, нобельер, джакузькина мать, полюсмен, румната, порноментарий, битлотека, Леннон и теперь живее всех живых …; Весь мой кодляк дрест по последней фэшн ; поматросинг-бросинг и др.
В каждом таком игровом деривате (лексическом или синтаксическом) содержится эмоция игрока, а каждая его эмоция – это свернутый текст. Он не простой, т.к. является текстом-отношением, который коррелирует со своим дериватом (компакт-текстом). Такие эмоционально-оценочные компакт-тексты могут создаваться как по правилам (словообразования и – преобразования, фразо- и сверхфразообразования), когда все участники коммуникативного акта адекватно понимают эту игру и знают ее правила, так и не по правилам, в результате чего рождаются неожиданные дериваты типа: никаковость, раскосая улыбка, лысорозовая тыква, зубы свободы («Нельзя искоренить, нельзя вырвать зубы свободы, которые уже посеяны в обществе» – сказал Попцов в ТВ интервью). Зубы свободы – это про наших либералов и хозяев теперешней жизни. Раньше говорили о зубах дракона, т.е. о зубах злобы, вражды, разрушения. Не таковы ли зубы свободы по Попцову?» (А. Бобров. Страшный свет // Сов. Россия. – № 103).
Ю.М. Лотман считает текст не только генератором новых смыслов, но и конденсатом культурной памяти. Отмечая, что текст обладает способностью сохранять память о своих предшествующих контекстах, Ю.М. Лотман называет этот феномен памятью текста (Лотман 1996). Поэтому в неологическом словосочетании зубы свободы спрятаны смыслы предшествующих контекстов слова зубы «злоба», «вражда», «разрушение», и поэтому оно оказывается оксюморонным, т.е. эмотивно-экспрессивно-оценочным.
Языковая игра такого типа требует от коммуникантов интертекстуальной компетенции и эмоционального интеллекта (Goleman, 1997) для осмысления и понимания вербального игрового знака. Такая игра – не развлечение, в отличие от того, чем занимается Н. Фоменко и некоторые ведущие «Русского радио»: должен ли кусок масла считаться нахлебником; изготовим портрет вашего врага на туалетной бумаге; мойте руки перед едой, есть немытые руки опасно для здоровья; на ногах ногти, а на руках рукти; поженились, на том и разошлись; экзаменов не будет, все билеты проданы; самые поездатые поезда и др.
Внешняя атрибутика ЯИ – метафоризация, переносы, иносказания, тип деривации (семантической, словообразовательной, синтаксической), и др. операторы ЯИ, которые находятся на поверхности речевых актов, конечно же, представляют богатый материал для анализа собственно глубинных механизмов ЯИ как коммуникативной категории.
Как уже отмечалось выше, ЯИ может быть социально обусловленной, т.е. выступать в функции сублимации языковой игрой необустроенности бытия большинства россиян, и поэтому лингвистически оформленной по протестному (поэзия Пригова, Губермана и др.) или по карнавальному (смеховому) варианту («Кривое зеркало», «Аншлаг», «Смехопанорама» и т.п.).
Может быть она и причиной лингвистического баловства, саморазвлечения (палиндромы и словоблудие Н. Фоменко), а может быть и формой интеракции власти и народа, что в последнее пятилетие стало достаточно очевидным.
Через языковые игры СМИ потешают и отвлекают народ: курортноватый, кресторан, свинтурист, предприятель, дорубежье, отматфеян, жадлобный, стародёжь, гипопертоник, усмехлыбнулся, красивозлазая, самолучшая. А народ в ответ тоже играет и, себя развлекая, провоцирует себя необычными вербальными преобразованиями на всё новые и новые ощущения – оценки своего социального положения: телеящик, телевредение, телекиллер, старлетки, игроматы, игроманы, шоумент, ментхаус, филлениум, звездунчики, звездануться, звездатый, съездюки, крышовать, пиарщик, отпиарить, ЕдРо, демократка (милицейская дубинка). Огромное количество таких оценок в виде псевдопословиц запущено народом в коммуникативный оборот: Премьера Греф попутал; Тюремным нарам все возрасты покорны; Путина бояться – в сортир не ходить; Кому в Канары, а кому на нары и т.п.
Все эти и многие другие примеры показывают, что ЯИ, несомненно, является социальным инструментом, поскольку посредством ее возможно выражение и сознательное моделирование определенных эмоций у адресатов в оппозиции «мы» (народ) и «они» (бюрократические государственные структуры): Рельсин, руководящий стакан, гениалисимус, недопрезиденты, лукашизм, кучмоведение, дядюшка Зю(ган), СНГовия, мордодел, гамбургероподобный, пролужковость; путиниана, путиномика, путиночет, путинговать и др.
Во всех коммуникативных ситуациях ЯИ всегда заметна, т.к. она всегда экспрессивна (прагматична). ЯИ – это всегда изобретение новых или замена старых знаков языка, иное их употребление, т.е. всегда языковое преобразование через отклонение от формальных правил, но в пределах речевой нормы. Что и делает её легко узнаваемой всеми русскоязычными коммуникантами.
По сути дела русская языковая личность в процессе социальной интеракции с властью играет с нормами языка и с уже имеющимися в нем операторами. Н.Д. Арутюнова пишет: «Новое не первично. Оно осуществляет следующий за тем, что ему предшествовало, шаг. Новое всегда отсылает к прецеденту» (Арутюнова, 1998: 725). Справедливость этого мнения подтверждается и такими игровыми новообразованиями в русском языке как: корытники (о депутатах), сексликбез (по ЦТВ); Кто хочет стать милиционером?; лицо музыкальной национальности; принц Гадский; жириноиды; брехерендум; бандидат; аристобратия; демокрады; деньгоуборочный комбайн; главнюк; ваучер → маучер; изаучер (Изаура); ваучерный звон; коняучер; Ваучера на хуторе близ Диканьки; ваучеризация всей страны и т.п.
Все эти и множество других примеров подтверждают слова Г.И. Богина, который писал: «Ну, где ещё можно напридумать столько смыслов, сколько их можно придумать в игре?».
Русскоязычные люди, протестуя против ненормальности и униженности их бытия, играют со своей властью посредством языка, реализуя хотя бы частично свои коммуникативные потребности, эмоции и интересы в особом виде своего речевого поведения – в языковой игре.
Это достигается за счёт большей свободы эмотивного потенциала такого словотворчества и расширения рамок нормативности, приводящих к экспрессивизации современной русской речи.
В заключение отмечу следующее:
1) Интерес к проблеме игровых окказионализмов определяется продуктивностью, многообразием и частотностью их актуализации в современных речевых актах, в том числе и публичных.
2) Все рассмотренные в статье факты ЯИ являются вербальной упаковкой социальных интеракций русской языковой личности и власти.
3) Они являются проявлением специфической (игровой) реализации человека в пространстве русского языка и объясняются стремлением homo sentiens ко всё новым и новым эффективным средствам емкого и экспрессивного выражения его эмоциональных мыслей по поводу своего Дома бытия.
4) Игривость является доминантой современного статусного общения, в котором рождаются вербальные упаковки (шейперы) новых контекстуальных понятий русскоязычной социокультуры.
5) Языковая игра украшает вербальную жизнь, утоляет вечную жажду homo sentiens к экспрессии через игру с нормой и через глобализацию разных экспрессивных доминант в образах и картинах русскоязычного мира, реализует эмоциональные «сбросы» (а это тоже на руку власти).
6) Можно ли выявить четко очерченные правила ЯИ? Это лингвисты пытаются сделать (Пищальникова, 2000), но они уже знают точно, что для межкультурной коммуникации ЯИ лакунарна и поэтому в большинстве случаев не транслируема. Это – еще одна перспективная научная проблема, как предмет внимания и лингвистов и переводчиков.
7) Исследование ЯИ показывает, что она является одним из средств категоризации человеческого опыта и концептуализации современной российской действительности.
Обилие проявлений рассматриваемой в статье тенденции в русскоязычной коммуникации позволяет предположить, что ЯИ является в настоящее время одной из ведущих коммуникативных категорий, реализующих социальную интеракцию членов российского общества.
Литература
1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 1998.
2. Болдарева Е.Ф. Языковая игра как форма выражения эмоций. – Дис. … канд. филол. н. – Волгоград, 2002.
3. Борисова С.А. Пространство – человек – текст. – Ульяновск, 2003.
4. Гак В.Г. О модально-эмоциональной рамке предложения во французском языке. – М., 1984.
5. Гак В.Г. Синтаксис эмоций и оценок // Функциональная семантика. Оценка, экспрессивность, модальность. – М., 1996.
6. Гак В.Г. Эмоции и оценки в структуре высказывания и текста // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. – 1997, №2.
7. Гак В.Г. Языковые преобразования. – М., 1998.
8. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. – Екатеринбург, 1996.
9. Литвак М.Е. Психологический вампиризм. – Ростов/Дон, 2000.
10. Норман Б.Ю. Лингвистика и юмор // Лингвисты шутят. – Specimina Philologiae Slavicae. Bd. 126. – München, 2000.
11. Пинкер С. Языковой инстинкт // Логос. – № 8. – М., 1999.
12. Пищальникова В.А. Языковая игра как лингвосинергетическое явление // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. – Вып.2. – Барнаул, 2000.
13. Санников В.Э. Русский язык в зеркале языковой игры. – М., 1999.
14. Шинкаренко В.Д. Игра и культура // Социально-гуманитарные знания. – 2003, № 4.
15. Шаховский В.И. Интеллектуальные импликации газетных заголовок как языковая карнавализация // Актуальные проблемы психологии и лингвистики. – М.-Пенза, 2000.
16. Шаховский В.И. Эмотивный код языка и его реализация в языковой игре // Эмотивный код языка и его реализация. – Волгоград, 2003а.
17. Шаховский В.И. Эмоциональный интеллект в языковой игре // Художественный текст и языковая личность. – Томск, 2003б.
18. Шаховский В.И. Эмоции и коммуникативное игровое пространство языка // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков. Человек и его дискурс. – М., 2003в.
19. Шаховский В.И. Влияют ли американизмы на русскую лингвокультуру // Русистика. – № 2. – Киев, 2002. – № 3. – Киев, 2003г.
20. Шаховский В.И. Эмоции – мотивационная основа сознания // Языковое бытие человека и этноса. Вып. 6. – М.-Барнаул, 2003д.
21. Хёйзинга Й. Homo Ludens в тени завтрашнего дня. – М., 1992.
22. Farb P. Word play. – N.Y., 1993.
23. Goleman D. Emotional Intelligence. Why it Can Matter More than IQ? – Bantam Book, 1997.
(0,45)