Е.Г. Романова

Тверская государственная сельскохозяйственная академия

ИГРОВОЕ ПРОСТРАНСТВО АКТОВ РИТУАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ

Реализация ролевых проявлений в ритуальном пространстве, т.е. в линейно упорядоченной форме бытия ритуальных действий, характеризующийся протяженностью, структурностью, сосуществованием и взаимодействием составляющих ее элементов, осуществляется в ходе обмена вербальными ритуальными действиями, объединенными в целое общей коммуникативной направленностью таких действий. Ролевой репертуар присущ любому коммуникативному ритуальному акту (КРА), в котором коммуникативная деятельность представляет собой разновидность целенаправленной человеческой деятельности, имеющей такие взаимодействующие компоненты, как объект деятельности, задачу или цель, данную в конкретных условиях ее реализации и достижения, средства деятельности (лингвистические и паралингвистические), продукт деятельности в виде речевых образований типа высказывание (реплика, шаг), дискурс (текст), ее результат в качестве воздействующего эффекта или ответных (респонсивных) действий различного плана и психологический механизм в виде совокупности устойчивых речемыслительных процессов, характеризующих коммуникативную деятельность.

Если субъект и объект коммуникативной деятельности рассматривать с позиции ролевых проявлений в КРА, то задачу коммуникативной деятельности, ее цель следует описать подробнее. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что задача коммуникативной деятельности чрезвычайно многопланова. Общая же или генеральная задача коммуникативной деятельности сводится к управлению деятельностью адресата в конкретных условиях КРА и относительно конкретной ситуации общения собеседников. Как известно, общая задача может достигаться путем решения частных подзадач, например, задача формирования образа (целостного представления типа фрейма) ситуации общения и «активация» его в сознании адресата по использованию образа в качестве средства управления вербальной деятельностью адресата (выработка согласованных, непротиворечивых сценарной схеме ритуального общения) (см.: Романов, 1988). Или также выдвижение задачи «коммуникативного адекватного языкового оформления речи» (Сидоров, 1986: 21), чтобы успешно достигать посткоммуникативного эффекта и запланированного воздействия.

Кстати говоря, направленность традиционно рассматривалась в теории коммуникации, где воздействующую личность называют суггестором, а объект воздействия – суггестантом (см.: Черепанова, 1995: 116). Кроме перечисленных коммуникативных задач следует выделить также и задачи по созданию оптимальных условий для смыслового продуцирования и смыслового восприятия речевых (вербальных или коммуникативных) произведений.

Целевой аспект коммуникативной деятельности связан с характеристикой направленного воздействия, отражая в ней способ «орудийной» каузации (Волошинов, 1930: 84; Смирницкий, 1956: 8; Леонтьев, 1969: 25-28; Бенвенист, 1974: 312: Почепцов, 1980: 7-8; Сусов, 1980: 8-20; Романов, 1981; Шахнарович, Юрьева, 1990: 40-41; Шахнарович, Юрьева, 1993: 31-35) речевого произведения. Именно целевое назначение коммуникативных действий обусловливает их применение для планирования той или иной формы воздействия на собеседника, так как любой акт коммуникации представляет собой речевое действие ради воздействия говорящего на слушающего в процессе предметно-практической и теоретико-познавательной деятельности (Сусов, 1979: 95-101; Сусов, 1980: 8-10; Волошинов, 1930: 96-97; Волошинов, 1995: 69-73; Шахнарович, 1992: 37-39).

Целевое использование речевого произведения (коммуникативное намерение, интенция) не только определяет роль собеседников как непосредственных участников акта коммуникации, но и выступает своего рода регулятором вербального поведения партнеров, эксплицируй конкретный способ воздействия: выражает ли говорящий вопрос (т.е. воздействует ли он, спрашивая или вызывает ли он определенное положение дел в ритуальном пространстве тем, что спрашивает) или утверждение, призыв или побуждение к действиям и т.п.

Коммуникативная интенция тесным образом связана с мотивацией (мотивом) конкретного речевого (вербального) воздействия. В этой связи мотив раскрывает непосредственно характер конкретного речевого произведения (речевого действия), в то время как коммуникативная интенция (намерение) указывают на целеполагание говорящего, на преследуемую им цель в использовании такого действия. Коммуникативная интенция, мотив, коммуникативная цель и номинирующие свойства речевого произведения как знака, способного не только называть факты, события, явления и процессы реальной деятельности или ритуального пространства на фоне реальности, но и образовывать информативную сущность (значимость) речевого произведения или его тематическое пространство (т.е. «тему»: Волошинов, 1930: 101).

Действительно, высказывание: «Который час?», произнесенное в различных ситуациях или фрагментах общения, будет иметь всякий раз другую тему, ибо мотив, коммуникативная цель, коммуникативное намерение говорящего, и номинирующие свойства самого речевого произведения будут различны, а следовательно будет другой и воздействующая направленность таких произведений. И прав был В.Н. Волошинов, отмечая, что «тема высказывания определяется не только входящими в его состав лингвистическими формами – словами, морфологическими, синтаксическими формами, звуками, интонацией, но и внесловесными моментами ситуации» (1930: 101). «Тема, – продолжает там же В.Н. Волошинов, – сложная динамическая система знаков, пытающаяся быть адекватной данному моменту «становления» сознания. Тема – реакция становящегося сознания на становление бытия». Она должна опираться на устойчивость значения, т.е. на те моменты, которые повторимы и тождественны себе при всех повторениях; в противном случае она утратит свою связь в предшествующими и последующими, т.е. вообще утрат свой смысл.

Являясь неотъемлемой частью целого речевого произведения (высказывания, реплики), тема может принадлежать и отдельному слову, но в том случае, если оно выступает в качестве целевого речевого произведения с его названными свойствами. Например, в ритуальном взаимодействии по реинкарнации, которое ведется по схематичному принципу «вопрос / запрос – ответ», ведущий, формулируя вопросы, ожидает от погружаемого (ведомого, объекта воздействия) только ответные действия типа «да – нет». Ср.:

– Выполнялись ли в этой жизни твои желания?

– Нет.

–  Может выполнялось частично?

– Нет.

– Планировал ли ты жизнь один?

– Да.

– Помогал ли тебе еще кто-нибудь?

– Нет.

– Присутствует ли в этой комнате нечто зеленое?

– Нет.

– А знаком ли ты с предметом зеленого цвета?

– Да.

(Козлов, 1995: 203-208).

Ответные реплики-действия в форме «да – нет» демонстрируют не только согласие или несогласие их автора с вопросами инициатора, но и рассматриваются в рамках целостного ритуального взаимодействия как определенные респонсивные шаги, вплетенные в структуру взаимодействия партнеров и несущие в себе различные коммуникативные интенции, оценки подсказки инициатору в проспективном движении к результирующему эффекту и т.п. Другими словами, перечисленные респонсивные действия адресата имеют различное тематическое пространство, которое тем не менее не выходит за пределы ритуального коммуникативного акта.

Коммуникативная значимость речевых действий и особенно их коммуникативное пространство включают в себя не только перечисленные параметры структуры КРА, но и определенные сведения о самом авторе (кто говорит и в какой роли), о его партнере (кому говорят и в какой он роли, настроении, статусе), об обмене речевыми действиями и речевой ситуации (когда говорят, зачем говорят, с какой целью и каким назначением говорят именно то, что говорят). Коммуникативная значимость речевых действий важна при использовании их в ритуальном взаимодействии.

Формируя свою направленность речевого воздействия в конкретной синтаксической форме, говорящий стремится учитывать конкретного адресата для действий и ответить на нее соответствующей, по разумению адресата, реакцией. Выражая коммуникативную интенцию, говорящий обязан учитывать в согласованном, ритуальном взаимодействии «оценочное восприятие слушателя» (Волошинов, 1930: 69), потому что в действительной реальности ритуального общения проявляется не «абстрактная система языковых форм и не изолированное монологическое высказывание и не психофизиологический акт его существования, а социальное событие речевого взаимодействия, осуществляемое высказыванием и высказываниями» (Волошинов, 1930: 96-97).

Социально-событийный критерий речевого взаимодействия может быть положен в типологическое основание актов ритуальной коммуникации, где в качестве эксплицитного показателя конкретного типа выступает суггестивная направленность вербальных действий на реализацию целевой программы воздействия. Целевая программа воздействия в ритуальной интеракции охватывает как уровень вербального, так и невербального воздействия. Поэтому суггестивная направленность вербальных действий на какое-либо действие как арсенал языковых средств и приемов, изменяющих установку личности (установку на излечение, на улучшение самочувствия, на изменение сложившихся отношений как в положении дел, так и между людьми и т.п.) и целостную установку личности (мировоззрение, веру, долг, обязанности, контроль оценку и т.п.) является отправной точкой в разбиении всех коммуникативных актов, в которых осуществляются подобные изменения установок личности. Здесь уместно заметить, что изменения установок личности могут происходить не только у суггестанта, но и у самого суггестора, который переходит или может переходить игровое пространство ритуального взаимодействия. Но данный случай в работе не учитывается.

В свою очередь коммуникативные ритуальные акты подразделяются на культовые и социально-институциональные КРА. Культовые делятся на обрядовые и магические, а социально-институциональные на ритуальные акты социальной перформации и на ритуальные акты нормативно-регламентированного положения дел, вещей отношений.

Обрядовые КРА членятся на религиозные и светские акты ритуального взаимодействия, а магические – на псевдомагические и мобилизующие или гипнотические. Дальнейшее развитие происходит как у религиозных – на коллективные и индивидуальные, так и у светских КРА – на символические и сигнальные.

КРА социальной перформации подразделяются на формальные и неформальные акты ритуального взаимодействия, а нормативно-регламентированные – на церемониальные ритуальные интеракции и на КРА нормативных последствий.

Взаимодействия между коммуникативными ритуальными актами удобнее представить в виде некоторого дерева зависимости, в котором отношения между бинарными оппозициями можно проследить как сверху вниз, так и снизу вверх без какого-либо существенного изменения таких отношений: см. схема 1.

Схема № 1

Узловые или вершинные КРА в представленной типологии подлежат также разбиению на отдельные (конкретные) представители соответствующего типового узла (слота). Например, если опускаться вниз по узловой линии культовых, обрядовых, религиозных, коллективных КРА, то последний слот будет охватывать ритуальные акты сватовства, крещения, венчания, крестного хода, пострига, проповеди, а индивидуальные акты ритуальной коммуникации будут включать в себя акты ( как универсальные, так и ситуационные) молитвы, медитации различного порядка, благословения, покаяния, проклятия. Движение по этому же направлению, но с разделением узла светских КРА на сигнальные и символические, приводит также к разбиению символических КРА на акты гадания, заклинания, рождения, записей гражданского состояния, соболезнования, завещания.

Сигнальные же КРА подразделяются на акты эмоциональных восклицаний, эмоциональных декларативов типа «Чур меня», «Сгинь, нечистая», «Господи, Боже мой», «Пресвятая дева Мария» или «Пресвятая Богородица», используемых скорее подсознательно, чем в связи с каким-либо конкретным обрядовым ритуальным актом. В этой связи сравните слова О.Э. Мандельштама:

«Господи!» – сказал я по ошибке,

Сам того, не думая сказать».

Безусловно, своими корнями они уходят в глубину традиционных религиозных актов ритуальной коммуникации, однако в анализируемой форме они сегодня воспринимаются больше как эмоциональные возгласы типа «ритуальных междометий» (см.: Карцевский, 1984: 129; Романов, Максимова, 1997: 144), которые выступают в коммуникативном плане в виде регулятивных единиц с метакоммуникагивной функцией привлечения внимания, поддержки или вежливого прерывания партнера по интеракции и т.п.

Движение по линии «ритуально-культовые – магические акты» приводит к разделению последних на псевдомагические и мобилизующие (фасцинирующие) КРА. К числу псевдомагических КРА следует отнести заговоры, присушки, привороты, обереги, заклинания ( заклинательные молитвы), приговоры, подходы, сакральные обманы ( подмена, инсценировка «продажи» ребенка, лжеименование новорожденных, ругание больных детей, вывод «ложной» невесты, защита от наваждений, посещение умерших и т.п.).

Мобилизирующие или фасцинирующие КРА охватывают такие типы ритуального взаимодействия как воззвания, призывы, убеждения, обращения (как своего рода разновидность воззвания), исправление (в смысле наставления на «путь истинный», праведный, не противоречащий моральным нормам), прямые внушения, предсказания, мантры (конкретные выражения, повторяемые с определенной ритмикой с концентрацией внимания и сознания на определенном эмоциональном состоянии, например: анг, банг, ванг, данг, джанг – кстати говоря, «джанг» означает в прямом смысле «повторение» и является непременным термином мантры, – дзанг, жанг, занг, канг, ланг, манг, нанг, ранг, санг, танг, фанг, жанг, чанг, щанг и т.п.

Фасцинирующие (мобилизующие) КРА широко используются в психотерапевтической практике ритуальных интеракций для различных видов работ с клиентами с измененным состояниями сознания. Особенно практикуется мантровая интеракция (на звукосочетание, слово или имя), выступающая в качестве объекта концентрации внимания и позволяющая развернуться в полном объеме процессу медитации.

Кстати сказать, этот механизм воздействия в полной мере применяется в начальной фазе других ритуальных взаимодействий с целью эффективного взаимодействия на партнера и подчинению его коммуникативным задачам профессионального коммуникатора. Более того, в качестве мантры, как показывают многочисленные примеры ритуальных вербальных приветствий фольклорного жанра, могут выступать любые слова, которые привлекают человека, например, «мир», «любовь», «покой», «гармония», «тишина», «здоровье», «добро». Ср.:

«Ой сударыня, моя матушка,

Святая Премудрая София!

Был я злодей царища Демьянища,

Безбожного злодея басурманища,

Претерпел я муки разные,

Муки разные, разноличные.

Государыня моя матушка,

Святая София премудрая!

Воздай мне свое благословение...»

(Голубиная книга, с. 55)

Направление к социально-институциональным актам ритуальной коммуникации разбивает последние на акты социальной перформации и нормативно-регламентированные КРА. Движение по линии КРА социальной перформации образует два направления: формальные КРА и неформальные КРА. В свою очередь движение по направлению нормативно-регламентированных КРА приводит к раздвоению их на церемониальные КРА и КРА нормативных последствий.

К числу формальных КРА социальной перформации следует отнести обвинения, доклады, осуждения (хула), публичная критика, рекомендации, а к числу неформальных можно причислить такие КРА как обязательства, обещания, утверждения (ассертивные и информативные), уступки, возражения, ретродиктивы (подробные изложения, объяснения, описания), предложения (даже гипотетические типа гипотез, постулатов), одобрение, предложения, наведение справок (запросы) и т.п.

КРА нормативных последствий включает в себя такие акты ритуальной интеракции как приговор (вынесение), завещание, признание, благодарность, извинение, соболезнование, приветствие, предписание, разрешение запрет и др. Церемониальные КРА охватывают такие акты как крещение, прием и увольнение на службу (работу), свадьба (сватовство и свадебное ритуальное застолье с обрядовыми ритуальными действиями), назначение, возведение в сан (звание), посвящение (в рыцари, члены организации и т.п.), инаугурация, защита (проекта, программы, диссертации и т.п.), освящение (храма, служебного места, объявленной компании как своего рода публичной поддержки и одобрения), закладка парка (строения, фундамента), процедура голосования, тосты, директивы авторитарного порядка (приказы, распоряжения, пересмотр решений, советы и др.) и т.п.

Таким образом, все акты ритуальной вербальной интеракции подразделяются с точки зрения социально событийного взаимодействия, направленного на реализацию целевой программы суггестивного воздействия, на два основных класса: класс культовых и класс социально-институциональных вербальных интеракций. В свою очередь они подразделяются на определенные подклассы, которые также членятся на субклассы и конкретные их составляющие. Последние представляют собой ритуальные коммуникативные акты вербального порядка, основу которого составляют определенные вербальные действия различного характера и направления.

Литература

1. Бенвенист Э. Общая лингвистика. – М.: Прогресс, 1974. – 447 с.

2. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. – Л.: Прибой, 1930. –157 с.

3. Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии // Волошинов В.Н. Философия и социология гуманитарных наук. – СПб.: Изд-во АСТА-ПРЕСС, 1995. – С. 59-86.

4. Карцевский С. Введение в изучение междометий // Вопросы языкознания.  – 1984, № 6. – С. 127-137.

5. Козлов В.В. Истоки осознания: Теория и практика интегративных психотехнологий. – Минск: ПолиБиг, 1995. – 304 с.

6. Леонтьев A.A. Высказывание как предмет лингвистки, психолингвистики и теории коммуникации // Синтаксис текста. – М.: Наука, 1979. – С. 8-36.

7. Почепцов Г.Г. Прагматика текста // Коммуникативно-прагматические и семантические функции речевых единств. – Калинин: КГУ, 1980. – С. 5-10.

8. Романов A.A. Семантико-содержательный аспект перформатива // Психолингвистические исследования в области лексики и фонетики. – Калинин: КГУ, 1981. – С. 105-113.

9. Романов A.A. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. –  М.: ИЯ АН СССР, 1988. – 182 с.

10. Романов A.A., Максимова С.Э. Междометие: Прагматический подход // Парадигмы антропоцентризма. – Кривой Рог: Саксагани, 1997 – С. 143-145.

11. Сидоров Е.В. Основы коммуникативной лингвистики. – М.: ВКИ, 1986. – 165 с.

12. Смирницкий А.И. Лексикология английского языка. – М.: Учпедгиз,1956. – 250 с.

13. Сусов И.П. О двух путях исследования содержания текста // Значение и смысл речевых образований. – Калинин: КГУ, 1979. – С. 90-103.

14. Сусов И.П. Семантика и прагматика предложения. – Калинин: КГУ, 1980. – 51 с.

15. Черепанова И.Ю. Человек манипулирующий (Суггестия в коммуникации) // Человек говорящий: язык, познание, культура. – М.-Тверь: ИЯ РАН, 1995. – С. 115-123.

16. Шахнарович A.M. Онтогенез языкового сознания: развитие познания и коммуникации // Текст как структура. – М.: Наука, 1992. – С. 19-25.

17. Шахнарович A.M., Голод В.И. Когнитивные и коммуникативные аспекты речевой деятельности // Вопросы языкознания. – 1986, №2. – С. 52-56.

18. Шахнарович A.M., Юрьева Н.М. Проблемы психолингвистики. – М.: Ин-т нац. проблем образования МО РФ, 1993. – 127 с.

19. Шахнарович A.M., Юрьева Н.М. Психологический анализ семантики и грамматики: На материале онтогенеза речи. – М.: Наука, 1990. – 168 с.

(0,44 п.л.)