8. И.С. Карабулатова

Институт гуманитарных исследований Тюменского государственного университета, г. Тюмень

 

ТРАНСФОРМАЦИИ ИМЕНИ СОБСТВЕННОГО В НОВЫХ УСЛОВИЯХ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА И ПРОБЛЕМЫ ТОЛЕРАНТНОГО КОММУНИКАТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ

Идентификационный номер 0420700038\0008

 

Исследование выполнено при поддержке гранта Президента РФ МД-2033.2007.6

 

Для номинации может использоваться весь этнокультурный потенциал народа, который, в свою очередь, отражает филогенез человеческой цивилизации. Такой основой может служить образность, метафоро-метонимические процессы, лежащие в основе именования конкретных денотатов, и лексический фон, т.е. совокупность информации, относящаяся к названному объекту. В этой связи нельзя не согласиться В.Г. Костомаровым и Е.М. Верещагиным, которые прямо говорят, что «национально-культурный компонент свойствен именам собственным, пожалуй, в большей степени, чем апеллятивам» (1990: 56).

Вопрос о том, что сегодня происходит с ментальностью на территории бывшего СССР, является далеко не праздным и волнует представителей научного знания различных профилей (Йенсен, 2004; Романов, Романова, Воеводкин 2001; Сулимов 2005; Фадеева 2004). Естественно, что трансформации, затронувшие постсоветские государства, не могли обойти и такую значимую сферу выражения ментальной сущности новых геополитических образований на территории бывшего СССР как имена собственные. В настоящее время манифестацией новой политической символики стали изменения в наименованиях самих государств, их столиц и значимых городов: Молдавия – Молдова, Ашхабад – Ашгабат, Целиноград – Астана, Киргизия – Кыргызстан, Алма-Ата – Алматы и др. С одной стороны, мы наблюдаем всплеск этничности в ономасфере (например, все чаще в современном русском антропонимиконе стали встречаться такие имена, как Добрыня, Демид, Захар, Макар и т.п. Кстати аналогичные процессы и в антропонимиконах государствообразующих этносов постсоветских государств – И.К.), а с другой – необратимость процессов глобализации заставляет обращаться к проблемам толерантного коммуникативного поведения. Действительно, «вопрос о проявлении толерантности в языке имеет много аспектов» (Мустайоки, 2004: 87).

В этой связи не являются исключением и те трансформации, которые происходят с ономастическим пространством на постсоветской территории. Так, достаточно четко прослеживается рост оттопонимических образований в прагмонимии постсоветского пространства, что способствует практически мгновенному соданию максимально яркого образа продукта. В этой связи можно утверждать, что наименование прагмообъекта или эргообъекта становится неким символом страны-производителя или страны материнской культуры (исхода). Однако в условиях полиэтничности российского пространства в целом прагмонимы и эргонимы используются и для выражения этнической идентичности у владельцев. Иными словами, активно используются стереотипные представления о стране исхода, демонстрируя, на наш взгляд, характер взаимодействия между государством и диаспорами. Например, эргонимия г. Тюмени может служить наглядной иллюстрацией к тому, что на ее территории проживает 155 этносов и субэтносов: рестораны «Шинок», «Кишмиш», «Урарту», кафе «Славянка», «Карпаты», «Телега», «Мимино», «Пагода», «Китай», «Сам-Янг» и т.д. Такие наименования, с одной стороны, свидетельствуют о направленности кафе, ресторана, а с другой – свидетельствуют об усилении этнической идентичности у их владельцев. Следует отметить, что сегодня мы наблюдаем своеобразный бум ресторанов национальной кухни, который связан, на наш взгляд, с попытками представителей того или иного этноса закрепиться и/или сохраниться на данной территории, поскольку именно пища является одним из самых значимых этнических маркеров личности (Бромлей, 1983). Таким образом, мы можем наблюдать, что современное постсоветское ономастическое пространство представляет собой результат отражения следов множества дискурсивных деятельностей в системах разных языков при межкультурной коммуникации и в системе одного языка при контактировании носителей языка одной лингвокультурной общности.

Вместе с тем тезис о тождественности топонимического (виртуального) пространства с топографическим в ономастике является достаточно устойчивым. Действительно, первые наименования возможно появились именно так. Топонимическое пространство, состоящее из имен собственных, определяется той моделью мира, которая существует в когнитивном представлении народа, осуществляющего номинацию. Но имя – это не просто означивание определенного объекта, это еще и символ, который обладает расширенной ассоциативной сетью потенциальных значений.

 Мы полагаем, что топонимические ассоциации являются ключевыми словами ономамифа местности, голографически представляя топообъект в языковом сознании носителя языка. Причем в ядре топонимической ассоциации для жителей региона и для нежителей могут оказаться разные слова. Так, для большинства россиян (и не только) Тюмень ассоциируется с нефтью, бешеными деньгами, морозами. В то время как для самих жителей, знающих, что город находится в сельскохозяйственной зоне, где не добывается нефть, ассоциации другого плана: столица деревень, университет, власть, сердце России и т.п. Кроме того, в последнее время все чаще звучат тезисы о том, что Тюмень – это сакральное (духовное, энергетическое, географическое и т.п.) сердце России. Таким образом, для представления объекта в разных социальных и географически разнородных группах населения будут браться разные основания. Именно в этом заключается голографический принцип представления информации о топообъекте. Иными словами, в зависимости от условий коммуникативной ситуации реакции периферии могут стать ядерными и наоборот. Поэтому можно говорить, что характер взаимодействия между ядром и периферией носит волнообразный характер.

Как правило, историческая память народа настолько мифологизирована, что препятствует адекватному восприятию мира. Топонимическая легенда выступает как особый топонимический дискурс, специфический семиотический двойник топореальности, помогающий индивиду сориентироваться на местности. Этот прием создания сказки, легенды широко известен в современной психолингвистике как прием «якорения» (Романов, Черепанова, Ходырев, 2000).

Итак, топонимические легенды основаны на ассоциативном восприятии топонимов. В этой связи ментальное пространство имени собственного представляет особый интерес, поскольку, функционируя в полиэтничной среде, все элементы региональной ономастической системы находятся под влиянием эталонов стереотипов восприятия, присущих человеку как субъекту познания (Карабулатова, 2001; 2002). Однако анализ литературы показывает, что на сегодняшний день существует настоятельная необходимость в разграничении понятий топонимическая легенда, топонимическое предание, топонимический миф. Эти термины используются исследователями в качестве синонимических, однако эти понятия хотя и близки друг другу по смыслу, но не тождественны. Например, номинация новостроек типа таун-хаусов основывается на сознательном конструировании топонимического мифа. Эти топонимические мифы также требуют к себе внимания ономастов. Маркетологи уже давно осознали: создать красивую историю – удачно продать товар. Ранее мы не сталкивались с таким феноменом, когда в качестве объекта продажи выступает крупный топообъект (поселок).

С одной стороны, осознание онимов как особой подсистемы языка общепризнанно, поскольку они представляют собой специфическую сферу с присущими ей чертами и признаками, живущую по свойственным ей законам и закономерностям. А с другой, онимы функционируют как специфические культурно-исторические и языковые индексы, отражая наиболее приоритетные для данного пласта лексики понятия, создавая тем самым благоприятные условия для многоаспектного изучения сознания, культуры и языка. Вместе с тем, возникновение новых тенденций языкового развития, появление новых областей лингвистического знания и изменение картины мира обозначают те лакуны, которые остались не заполненными, выявляя не изученные направления как теоретической, так и прикладной ономастики (Мадиева, 2004).

Однако в последнее время в связи с экономическим ростом России наблюдается рост строительства, при этом новый топообъект выступает как товар. Иными словами, если ранее поселок застраивался постепенно, то сегодня происходит сдача новостроечных поселков «под ключ», причем с готовым названием и легендой, историей этого названия. Как отмечают экономисты (Р. Йенсен), обращение к реальной истории и/или специально созданной истории увеличивает потребительский спрос, поскольку создает благоприятные в психологическом плане условия для жизни. Такое отношение к топонимам как к фактору быстрой продажи коттеджа, дома и т.п. вносит изменения в сами принципы номинации. На первый план выдвигаются при этом не отантропонимные наименования, но названия, имеющие разветвленную сеть ассоциаций (типа: Алые Паруса, Сады Семирамиды, Premium в Москве, Немецкая слобода, Green House – в Тюмени и т.п.). При этом разработчики таких объектов создают инфраструктуру, которая поддерживала бы связь между данным объектом и топонимом в сознании его жителей (кафе с соответствующими интерьерами и названиями, памятники и т.п.). Так возникает иллюзия соответствия топонима и топообъекта. Реальный план при этом уходит, а виртуальный выдвигается вперед, основываясь на литературных и прочих ассоциациях.

Иными словами, онома открывает дверь в личную сферу говорящего, т.е. «изучение когнитивных структур организации имен собственных во всей их совокупности вполне возможно, поскольку они являются организованным фрагментом языковой картины мира и существуют в языковом сознании как отдельной личности, так и целого коллектива» (Мадиева, 2004: 47). Наряду с внешним, открытым значением топонима как свернутого текста есть и его внутренний смысл, который обозначается термином подтекст. «Глубинное прочтение текста» вовсе не зависит от широты знаний или степени образования человека. Оно вовсе не обязательно коррелирует с логическим анализом поверхностной системы значений, а больше зависит от эмоциональной тонкости человека, чем от его формального интеллекта. Мы можем встретить людей, которые, с большой полнотой и ясностью понимая логическую структуру внешнего текста и анализируя его значение, почти не воспринимают того смысла, который стоит за этими значениями, не понимают подтекста и мотива, оставаясь только в пределах анализа внешних логических значений. Эта способность оценивать внутренний подтекст представляет собой совершенно особую сторону мыслительной деятельности, которая может совершенно не коррелировать со способностью к логическому мышлению. Это две системы – система логических операций при познавательной деятельности и система оценки эмоционального значения или глубокого смысла текста.

Функционально-прагматический аспект анализа мира имен позволяет четко определить факторы, влияющие на формирование этого пространства, способствует вскрытию существующих или существовавших каких-либо культурно-исторических фактов, присутствовавших в номинации. Например, стоимость часов Rolex рассчитывается не только из качества, дизайна, но и истории. Сотрудники Rolex Awards for Enterprise Journal наделили часы своей марки историей: «Дух неустанного поиска, raison d’être (смысл существования) необъяснимы. Для внесения ясности мы часто обращаемся к конкретным людям, которые рассказывают историю Rolex через свои выдающиеся достижения. У этой истории много покупателей, и еще вы получаете часы» (цит. по: Йенсен, 2004: 49). Иными словами, рекламируемые товары и услуги символизируют стиль жизни, историю о единении семьи, о чем-то, что было в изобилии в стародавние времена, когда семейные ценности и гендерные роли не подлежали обсуждению, и прежде, чем массовое производство «украло» у вещей душу.

Грядущая всемирная цивилизация, по обоснованному мнению Р. Йенсена, будет обществом гармоничной коммуникации и образного мышления, являющихся непременным условием формирования высших культур (Йенсен, 2004). Однако в последнее время активно развивается сфера потребления, поэтому наименования товаров становятся объектом пристального внимания специалистов различных направлений. Вместе с тем выход на картину мира и личностно значимые «ключи» к семантической вселенной индивидуума через анализ индивидуальных ассоциаций и вербального творчества человека имеет самостоятельную ценность для психоанализа, этнолингвистики, социолингвистики, психолингвистики, маркетинга.

В XXI веке массовые коммуникации продолжают выступать активным элементом идейно-политической и социально-экономической системы. Реальность, осознаваемая нами, представляет собой отличную от презентируемой действительности, запечатлённую в на­шей памяти в результате её восприятия по какому-либо информаци­онному каналу, трансформированную в нашем сознании под влиянием социокультурных, психологических, экономических и прочих факторов. Экспансия масс-медийных образцов жизни на постсоветском пространстве (впрочем, как и в «третьем» и «четвертом» мире) – приводит к достаточно хорошо известному синдрому «безумия потребления», т.е. когда все слои пытаются дотянуться до экранных «виртуальных стандартов». Люди отказываются от старых стереотипов, от способов и механизмов своего существования в прошлом – ради показанного через «виртуальные образы», через экспансию образцов, но недостижимого, «светлого настоящего и будущего». И при этом на слом прежней идентичности накладывается слом вообще любых траекторий развития – хотя бы потому, что пытаются интегрироваться не в культуру Запада, а в ее виртуальный, экранно-витринный, не укорененный нигде миф.

Эти мифы соотносятся с первопричинными мифами об устройстве космоса как такового, о происхождении жизни и т.п. Эти истории устно передавались от поколения к поколению задолго до того, как были изложены в письменном виде. Они обрастали массой подробностей; в результате их можно сравнить с современной рекламой, где за развлекательным сюжетом есть место и попытке осмыслить те или иные проблемы нашего общества. Другими словами, ономастический смысл также служит средством передачи скрытого сообщения. Однако проблема возникает только в том случае, если вымысел воспринимается как буквальная истина, а суть «скрытого сообщения» неправильно истолковывается или вообще пропадает. Например:

– Звук имеет форму.

Техника Vitek Austria – техника для жизни. Для хорошей жизни!

– Fujifilm Держи крепче!

Стартует новая акция!

Купите любую пленку Fujifilm и Вы можете выиграть настоящий автомобиль!

Пленка №1 по продажам в Японии!

Таким образом, становление отношений человека к его культурной и природно-биологической среде имеет определенные этапы; эти отношения в той или иной мере включают сенсорные, эмоциональные, когнитивные и поведенческие компоненты. В частности, сформированность когнитивных связей представляет собой собственно мировоззрение, тогда как сенсорные и эмоциональные компоненты отношений человека больше определяют то, что называется мироощущением и т.д. Стимуляция ассоциативных процессов, учет особенностей индивидуального ассоциирования создает оптимальные условия для творчества, которое предполагает устойчивость индивидуальной страте­гии, опору на собственный опыт и развитое воображение: чем богаче опыт человека, тем больше материал, которым располагает его воображение. Однако богатый опыт отнюдь не предопределяет богатство воображения: материал вполне может оказаться «невостребованным», если не вписывае­тся в некоторые стандартные фреймы и модели. И переработка опыта, и воображение обусловлены ассоциацией и диссоциацией воспринятых впечатлений.

Кроме того, можно констатировать, что не существует общепринятой модели, объясняющей законы восприятия и сохранения онимов в сознании жителей того или иного региона при смене топонимической системы, однако этот процесс вполне объясним при введении онимного (топонимического) концепта, который имеет многоуровневую структуру, в которую входит не только этимолого-лексикографическое значение, но и ассоциативное (психологически реальное) значение и собственно концепт. Наш опыт работы с топонимиконом полиэтничного региона, каковым является Тюменская область (1991-2005гг.), показывает, что во многих случаях носитель русского языка (даже если он является коренным жителем местности) стоит перед всевозможными языковыми ребусами, в которых закодированы конкретные реалии российской действительности посредством всякого рода лингвокультурных элементов, которыми, несомненно, являются топонимы. Например, названия озер Бердюжье, Бердюгино (Бердюжский р-н) воспринимаются местными жителями уже не как исконные русские слова, а как заимствованные из татарского языка (берды – пришедший).

Все процессы в топонимии соизмеряются и определяются человеком творящим. Однако в связи с тем, что его положение, сознание меняется в каждый момент времени и в каждом отдельно взятом локусе, то это естественно влияет на характер процессов порождения тех или иных топонимических мифов, того виртуального мира, в который погружен человек в диахронии и синхронии. При новых тенденциях в топонимической номинации необходимо учитывать и воспроизводить три стадии развития любого народа: его мифолого-сказочную базу, религиозно-этическую составляющую и далее научное мировоззрение. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и рыночный характер новых топонимических стратегий. Когда искусственные «отсылки» к другой климатогеографической зоне, культуре, языку заставляют нас задуматься о собственной идентичности: этнонациональной, территориальной, государственной, региональной и др. Поэтому при этноязыковом строительстве необходим этнолингвофункциональный подход как инструмент «тонкой дифференцировки», позволяющий органично сочетать различные культуры с государствообразующей в каждом конкретном регионе.

Как отмечают психологи, что вытеснение привычного русского языка и культуры из национально-региональных школ и вузов на практике сопровождается неконтролируемой вестернизацией и обвальной этнической маргинализацей общественного самосознания и приводит к парадоксальному результату – унификации национальных регионов в прокрустовом ложе «общечеловеческих ценностей». К сожалению, эти тенденции находят свое отражение в номинации новых топообъектов России, что приводит к размыванию этничности и государственности в целом. Этническая маргинализация общества порождает специфическую информационную ситуацию, когда резко снижается способность психической адаптации человека к порожденным системным кризисом цивилизации усложняющимся информационным потокам. Разрушение государствообразующего языка и культуры, напротив, отрывает от подлинной национальной культуры не только государствообразующий этнос, но и все народы этой страны, что ведет к углублению их этнической маргинализации и дальнейшему нарушению этнической идентичности представителей этих народов.

Кроме того, онимы имеют суггестивную направленность, эмоциональную окрашенность и значимость для нормального функционирования этноса, являясь коммуникативно ценностными для участников общения. Вместе с тем именно топонимы являются узловыми концептами в формировании семантической сети, отражающей определенный фрагмент мира, и, являясь знаками с необычайной информативной емкостью, задают в целом когнитивную парадигму функционирования этих знаков, включающую кроме семантики своего интенсионала и экстенсионала также набор типичных коммуникативных ролей и интерактивных сюжетов, приемлемых для того или иного народа.

Таким образом, мы наблюдаем трансформацию ономамифа местности под влиянием усиления рыночного поведения в обществе, что может негативно сказаться на будущем психическом здоровье того или иного народа. Поэтому необходимо разрабатывать алгоритмы номинации новых топообъектов (и нетолько их) с учетом особенностей этнолингвоинформационного пространства местности (региона). Такое отношение к топониму как мифообразующему знаку местности позволит сформировать позитивный образ малой и большой родины в современном языковом сознании жителей как региона, так и страны в целом, а также выработать коммуникативные стратегии толерантности при использовании имен собственных в речи.

 

Литература

 

1.     Березович Е.Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. – Екатеринбург: 2000.

2.     Бромлей Ю.В. Очерки истории этноса. – М., 1983.

3.     Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. – М.: РЯ, 1990. – 246 с.

4.     Йенсен Р. Общество мечты. – СПб., 2004.

5.     Карабулатова И.С. Региональная этнолингвистика: современная этнолингвистическая ситуация в Тюменской области. – Тюмень: изд-во ТюмГУ, 2001.

6.     Карабулатова И.С. Краткий словарь топонимов и топонимических ассоциаций. – М.: ИЯ РАН, 2002.

7.     Мадиева Г.Б. Имя собственное в контексте познания. – Алматы: Казак университетi, 2004.

8.     Мустайоки А. Толерантность в государственной языковой политике и коммуникации / А. Мустайоки // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: коллективная монография / Ответ. ред. Н.А. Купина и О.А. Михалова. – Екатеринбург: изд-во УрГУ, 2004. – С. 87-108.

9.     Романов А.А., Черепанова И.Ю., Ходырев А.П. Имиджелогия рекламы. – М.: Лилия ЛТД, 2000.

10.  Романов А.А., Романова Е.Г., Воеводкин Г.Н. Язык власти – власть языка. – М.: Лилия ЛТД, 2001.

11.  Сулимов В.А. Философия и логика русского языкового континуума. – Сыктывкар: КГПИ, 2005.

12.  Фадеева И.Е. Теория и культурно-историческая феноменология символа: Дис. ... д-ра культурологических наук: 24.00.01. – СПб., 2004.

 

(0, 44 п.л.)