9. И.И. Чесноков

Волгоградский государственный педагогический университет, г. Волгоград

 

ВИНДИКТИВНЫЙ ДИСКУРС И НЕЧИСТАЯ СИЛА

Идентификационный номер 0420700038\0009

 

Глубинная психология, теория социального действия и анализ конкретного языкового материала позволяют рассматривать виндиктивный дискурс как фрустрационно обусловленную осознанную и целенаправленную агрессивную знаковую деятельность, реализующуюся в стратегиях устрашения и перверсии (perverto лат.губить, портить) и соответствующих им тактиках угрозы, а также поругания, изгнания и злопожелания (см. подробнее: Чесноков, 2006).

Данный вид знаковой деятельности восходит к первым человеческим ритуалам, ориентированным на 1) психическую или физическую деструкцию врага и 2) инспирацию, объединение сородичей в борьбе с врагом в замкнутую группу (Лоренц, 1994). Для первых людей необходимость в подобного рода деятельности возникает всякий раз при угрозе, исходящей от природы, животных, а также особей Homo sapiens, ведущих борьбу за жизненное пространство. Но существует ещё одна сила, которая заставляет с собой считаться каждое человеческое сообщество. Эта сила в русской лингвокультуре называется нечистой и занимает особое место в ряду ментефактов (термин В.В. Красных), предопределивших ее развитие. Порожденная сознанием, защищающим психику от бессознательного страха, она во всей многоликости «заселяет» окружающее человека пространство и, «включаясь» в коммуникативные процессы, стимулирует развитие его дискурсивной деятельности в целом и виндиктивного дискурса в частности.

Вступая в контакт с нечистой силой, люди преследуют самые разные цели. Девушки, к примеру, пытаются узнать свое будущее. Для этого во время святок они приходят в баню, снимают пояс, крест, распускают косы, ставят одну в середину, а вокруг нее водят черту и поочередно смотрят в зеркало со словами: «Придите сорок чертей с чертенятами, из-под пеньев, из-под кореньев и из других мест». Черти должны «показать» суженого или показаться в его облике; но при этом считается, что если девушке покажется, будто в зеркале черт выходит по пояс, то ей надо срочно «расчертиться»; если же черт явиться в полный рост, то девушкам грозит гибель (КЭСМ, 2003: 56-57). Считается также, что нечистую силу можно заклясть и заставить на себя работать. Во всяком случае, Федор Печерский заклинает мешающих ему бесов носить дрова, и они в результате принимают активное участие в строительстве Киево-Печерского монастыря (там же, с. 90). Но поскольку основное предназначение нечистой силы, по народному убеждению, заключается в том, чтобы причинять людям вред (поэтому, собственно, она и нечистая), то вполне закономерным следует считать и то, что сама она становится для них объектом виндиктивного воздействия.

В обыденной дискурсивной практике устрашение, поругание и изгнание нечистой силы осуществляется как в традиционных для ситуаций конфликтного типа, так и специфических, ориентированных на ее сверхъестественную природу, вербальных и паралингвистических формах.

К традиционным вербальным формам можно отнести, к примеру, матерные высказывания, которыми стремятся поругать нечистую силу, а к паралингвистическим – размахивание кочергой или демонстрацию топора для ее устрашения.

К специфическим вербальным формам следует причислить заговоры, устойчивые речевые структуры, которые произносятся в определенное время, определенном месте и определенное количество раз (Забылин, 2003). Для изгнания болезни, например, используют следующую заговорную формулу: «Вон все немочи! Трое, девятеро!» (имеется в виду количество сестер-лихорадок), а для того, чтобы напугать и избавиться от лешего, говорят: «Овечья морда, овечья шерсть» (РЗ, 1998).

К специфическим паралингвистическим формам следует отнести обрядовое обнажение тела для поругания (оскорбления) болезни, подкладывание вещей больного в гроб к умершему для изгнания болезни на тот свет; обматывание головы полотенцем, выворачивание одежды наизнанку или бросание соли в огонь для устрашения лешего и многое другое (см. подробнее: ССМ).

В виндиктивном воздействии человека на нечистую силу вербальные и паралингвистические формы могут определенным образом сочетаться в едином дискурсивном акте.

Так, например, повивальные бабки, прежде чем привести в баню роженицу, бросают по углам камни с каменки со словами: «Черту в лоб!» (КЭСМ, 2003: 56), делается это для того, чтобы изгнать его из помещения, предназначенного для родов.

Существуют и более сложные в структурном отношении дискурсивные акты борьбы против нечистой силы.

Когда начинался, к примеру, падеж скота, жители деревень (женщины) совершали обряд, направленный на устрашение смертельной болезни и называемый «коровья смерть». «В глухую полночь одна из старух выходила за околицу и била в сковороду. Сходились женщины с горящими лучинами, били кочергами по сковородам, чтобы отогнать нечистую силу… Впереди несли икону святого Василия, за иконой на помеле в одной рубашке ехала старуха с распущенными волосами, а за ней женщины тащили соху. Затем старуха скидывала рубаху, начинала заклинать «коровью смерть». В соху запрягали «бабу-неродицу» и три раза опахивали село. Крестьянки при этом пели: Выйди вон / Выйди вон / Из подмета, из села / Мы идем, мы идем / Девять девок, три вдовы / С ладаном, со свечами / С горячей золой / Мы огнем тебя сожжем / Кочергою загребем / помелою заметем.» (Цит. по: Руднев, 1989: 36). При этом, если на пути воинствующих женщин кто-либо встречался, то его били, иногда до смерти, принимая за олицетворение болезни или за оборотня, который пытался нарушить устанавливаемую ими границу (там же).

Некоторые дискурсивные акты характеризуются прерывистостью и связанной с этим значительной временной протяженностью. Паузы необходимы для того, чтобы произведенные действия обрели магическую силу, и потому единый дискурсивный акт может растягиваться на несколько дней.

Так, для изгнания лихорадки берут кусочек липовой коры и со словами: «От раба Божия (имя) отстань, лихорадка, и плыви вдоль по реке» кладут его на три дня под матицу, после чего бросают в воду, трижды повторив данную заговорную формулу (КЭСМ, 2003: 333).

В виндиктивном дискурсе, ориентированном на нечистую силу, используются и сочетаются знаковые средства, выработанные как в языческой, так и в христианской культурах: производное от имени языческого бога слово «чур» и имена православных святых – Николай, Василий и др.; змеиная шкура, которую подкладывают под больного для устрашения болезни, и крест – «прогонитель» всякой нечисти и недугов (Забылин, 2003 и др.).

Все эти знаковые средства, как языковые, так и экстралингвистические, не зависимо от их культурного происхождения могут быть классифицированы на универсальные, используемые для борьбы с любым представителем нечистой силы, и узкоспециальные, ориентированные на конкретного персонажа.

К универсальным знаковым средствам следует отнести православные молитвы, крест, ладан, а также иконы Богородицы, Иисуса Христа, святых Николая, Василия и др.

К узконаправленным знаковым средствам – заговор, направленный на изгнание лихорадки, материю красного цвета, которую используют для изгнания краснухи, материю желтого цвета – для изгнания желтухи, соль – для устрашения лешего и мн.др. (см. подробнее: КЭСМ, 2003; МЯР, 2001; ССМ).

Как видим, виндиктивный дискурс, ориентированный на нечистую силу, вовлекает в свою сферу самые разнообразные знаковые средства (а также предметы, приобретающие здесь знаковые функции), которые могут быть структурированы по эпистемическим и функциональным параметрам.

Важно подчеркнуть, что человек не только борется с нечистой силой, но и использует последнюю в качестве карающей силы по отношению к людям – нарушителям установленных в обществе норм поведения. Поэтому имена наиболее зловредных ее представителей (леший, черт) появляются в речевых структурах, ориентированных на отчуждение адресата-агрессора от адресанта или сообщества, с которыми он связан (хотел бы быть связан) совместной деятельностью, а также территории, на которую он претендует. Для мифологизированного сознания выражения «Иди ты к лешему», «Иди ты к черту» или «Черт бы тебя побрал» фактически представляют собой передачу объекта виндиктивного воздействия в распоряжение злых духов. Ведь считалось, что после их произнесения последние получают власть над отчуждаемым и могут навсегда забрать его к себе (КЭСМ, 2003: 325).

Стереотипные представления людей о лешем и черте как носителях зла предопределяли регулярное использование говорящими их имен для маркировки интенции перверсии в речевых тактиках изгнания и злопожелания. Данное обстоятельство вело к фразеологизации речи и образованию дискурсивных идиом, которые Б.М. Гаспаров называет коммуникативными фрагментами или отрезками речи, хранящимися в памяти говорящего в качестве стационарных частиц его языкового опыта (1996: 117-118). В рассматриваемых примерах, подчеркнем, речь идет не об индивидуальном опыте, а об опыте всего лингвокультурного сообщества, к которому индивид приобщается в процессе социализации и воспроизводит его в ситуациях конфликтного типа. Этот опыт позволяет ему экономить усилия в процессе вербализации своих социальных действий и придает им оперативность и недвусмысленность.

Анализ материала, таким образом, показывает, что нечистая сила как реалия русского мира оказала значительное влияние на развитие виндиктивного дискурса:

– проявляя враждебность по отношению к людям и вызывая с их стороны аналогичные реакции, она способствовала закреплению в дискурсивном сознании последних традиционных для ситуаций конфликтного типа, а также выработке специфических, ориентированных на ее сверхъестественную природу, образцов виндиктивного вербально-знакового поведения;

используемая носителями русской лингвокультуры в качестве карающей силы по отношению к людям – нарушителям установленных в обществе норм поведения, – обогащала виндиктивный дискурс своими именами, предопределяя языковую форму его воплощения.

 

Литература

 

1.        Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. – М., 1996.

2.        Забылин М. Русский народ: Его обычаи, предания, обряды. – М.: Изд-во Эксмо, 2003.

3.        Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? – М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.

4.        КЭСМ – Краткая энциклопедия славянской мифологии: Ок. 1000 статей / Н.С. Шапарова. – М.: ООО «Издательство АСТ», ООО «Издательство Астрель», ООО «Русские словари», 2003.

5.        Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). – М., 1994.

6.        МЯР – Иванов В.А., Иванов В.В. Мифы языческой Руси. Словарь. – Ярославль, 2001.

7.        РЗ – Русские заговоры и заклинания: Материалы фольклорных экспедиций 1953-1993 г.г. – М.: МГУ, 1998.

8.        Руднев В.А. Древо жизни. Об истоках народных и религиозных обрядов. – Л.: Лениздат, 1989.

9.        ССМ – Словарь славянской мифологии: http: // www. pagan. ru.

10.   Чесноков И.И. Онтогенез виндиктивного дискурса // Вестник ВолгМУ. Приложение. – 2006, № 2.

(0, 22 п.л.)