9. Ю.В. Филиппова
Ульяновский государственный университет, г. Ульяновск

КОМПЛЕКСНАЯ ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ТРАНСПОЗИЦИЯ ИЛЛОКУТИВНОГО ТИПА «ВОПРОС»

Ключевые слова: прагматическая транспозиция, иллокутивный тип, интеррогативная функция, интенциональная структура, фрейм

Интеррогативные реплики могут совмещать в себе особенности конструкций, транспонированных как на уровне внутритиповой, так и межтиповой транспозиции. В этом случае интенциональная структура репликового шага состоит из экспозитивного и инструктивного компонентов (Романов, 1988; Рыжов, 2003). Декларативно-экспрессивный иллокутивный тип включает в себя экспозитивы (возражения, протесты, разъяснения, угрозы), представляющие собой разновидность прагматического типа. Инструктивный компонент (предписания, рекомендации, разрешения, предостережения, запреты) входит в иллокутивный тип директивного плана «Вопрос» (Романов, 1988: 55). Комплексная транспозиция как совмещение экспозитивного (угроза) и инструктивного (запрет) компонентов может быть проиллюстрирована следующими примерами:     

(1) – Па-апрашу со мной не острить! – закричал вдруг Чарушников на всю улицу.

– Что же ты, дурак, кричишь? – спросил губернатор. – Хочешь в милиции ночевать?

– Мне нельзя в милиции ночевать, – ответил городской голова, – я советский служащий...  (Ильф, Петров, 1994: 144)

(2)  “Shall the babes in arms tell us men the things we shall do?” Massuk demanded in a loud voice. “Am I a man that I should be made a mock by every child that cries for meat?”

The anger boiled a white heat. They ordered him to bed, threatened that he should have no meat at all, and promised him sore beatings for his presumption. (London, 1950: 129) 

Иллокутивные функции транспонированных интеррогативных реплик выражены в неявной форме, интеррогативная функция превалирует над функционально-семантической принадлежностью транспонированных интеррогативных реплик. Интеррогативная направленность позволяет адресату реагировать по обозначенному фреймовому сценарию на реплики инициатора диалогической интеракции в ходе дальнейшего обмена речевыми действиями.

Комплексная транспозиция имеет важное значение в обозначении противодействующих регулятивов, создавая функциональные синонимы регулятивной направленности стимулирующего, отрицающего и контролирующего плана, где транспонированные конструкции занимают главенствующую позицию на фоне основных грамматических форм (Романов, 1988: 153):

(3) – Под суд пойдешь! – с бешеным наслаждением определил Ливиненко. – Мастер-ломастер… вредитель! Прибор уничтожил? Дорогу завел неизвестно куда? А диплом имеешь! Вот за все и ответишь – по полной строгости!

Назначив Левину роль громоотвода, Литвиненко слегка воспрял духом: найти виновного – решить полпроблемы. (Веллер, 2005: 40)

Транспонированные реплики маркируют регулятивное употребление грамматических конструкций, образуя вариативность глобальной стратегии диалога в типовом ФСП (функционально-семантическом представлении – термин А.А. Романова (1988)) на отдельных этапах речевой интеракции. Обладая социальной природой, транспонируемость включает в себя почти все типы иллокутивных функций регулятивных действий. Формы первичного и вторичного употребления грамматических конструкций носят вариативный характер и отражают специфику отношений между иллокутивной силой и иллокутивным потенциалом отдельных репликовых шагов конкретного функционально-семантического представления иллокутивного фрейма. Говорящий использует транспонированные формы в диалоге в качестве тактического приема, в ходе которого реализация коммуникативной цели распределяется на отдельные этапы, исходя из согласованных интерактивных действий самих участников речевой интеракции (Романов, 1988: 153). Например:

(4) Figs, alone in the schoolroom, was blundering over a home letter; when Cuff, entering, bade him go upon some message, of which tarts were probably the subject.

“I can’t,” says Dobbin; “I want to finish my letter.”

“You can’t?” says Mr. Cuff, laying hold of that document <...>. “You can’t?” says Mr. Cuff: “I should like to know why, pray? Can’t you write to old Mother Figs to-morrow?”

“Don’t call names,” Dobbin said, getting off the bench very nervous.

“Well, sir, will you go?” crowed the cock of the school.

“Put down the letter,” Dobbin replied; “no gentleman readth letterth.”

“Well, now will you go?” says the other.

“No, I won’t. Don’t strike, or I’ll thrash you,” roars out Dobbin, springing to a leaden inkstand, and looking so wicked, that Mr. Cuff paused, turned down his coat sleeves again, put his hands into his pockets, and walked away with a sneer.  (Thackeray, 1999: 54-55)  

Являясь побудительным речевым актом, угроза связывается с волеизъявлением, повелительностью, императивом и функционирует как особый тип побуждения к действию (или бездействию), в котором заинтересован говорящий. Говорящий, преследуя цель обязать, склонить адресата – предполагаемого исполнителя – к своей точке зрения, сам себя наделяет ответственностью за протекание действия. Предпосылкой является то, что адресат-исполнитель изначально не разделяет точки зрения говорящего, занимает нейтральную или противоположную позицию, что предполагает возможность сомнения. Высказывание является угрозой в том случае, если прогнозирует негативные последствия для адресата (Маслова, 2007: 78).

Речевое действие угрозы относится к классу регулятивных речевых действий. Его основной функцией является переопределение границ конфликтного взаимодействия: говорящий посредством сообщения о намерении совершить в будущем действие, нежелательное для адресата, изменяет социально-психологическую иерархию позиций участников взаимодействия – вводит асимметрию и тем самым увеличивает социально-психологическую дистанцию между ними (Маслова, 2007: 1993):

(5) Хлестаков. <...> Да какое вы имеете право? Да как вы смеете?.. Да вот я… Я служу в Петербурге. (Бодрится.) Я, я, я…

Городничий (в сторону). О, господи ты боже, какой сердитый! Все узнал, все рассказали проклятые купцы! (Гоголь, 1984: 277)

Поскольку непосредственные цели отдельных лиц не совпадают и интересы их сталкиваются, угроза относится к конфликтным речевым актам. Прибегая к речевому действию угрозы, коммуниканты нередко игнорируют этикет, сложившиеся нормы поведения. Подчас это делается вполне осознанно при огрублении отношений, поскольку посредством угрозы говорящий выражает свое негативное отношение к слушающему, выплескивает свой гнев, пытается поколебать его эмоциональное равновесие, в связи с чем нередко такие действия сопровождаются оскорблением. При этом, чем аффективней угроза, тем теснее она связана с индивидуальной позицией говорящего и тем меньше опирается на социальные стереотипы. В угрозе действуют не истинность относительно объективного мира, а истинность относительно концептуального мира участников акта коммуникации. В связи с этим речевые акты угрозы, в которых действуют особые иллокутивные силы, непосредственно связаны с эмоциональным аспектом. Угроза может рассматриваться как особый вид иллокутивных речевых актов, где действуют специфические именно для них иллокутивные силы, целью которых является вызвать у собеседника эмоциональную реакцию.

В речевом акте угрозы постоянно взаимодействуют субъективный и объективный факторы, причем каждый из них затрагивает и субъект, и объект угрозы. Однако реакция на угрозу не является непосредственной, она лишь следствие эмоционального воздействия. Указание на эмоции говорящего, как правило, присутствуют и в прямом речевом акте угрозы, и в косвенном (Маслова, 2007: 93-94). 

Угроза является конфликтным речевым актом, направленным на побуждение к действию. Речевой акт угрозы тесно связан с эмоциональным аспектом как в плане воздействия на адресата, так и в достижении особой эмоциональной реакции. Выбор прямого или косвенного способа выражения угрозы является прагматически мотивированным:

(6) “Now here,” he cried, “on my right hand, I swear to avenge it! If that I fail, if that I spill not ten men’s souls for each, may this hand wither from my body! I broke this Duckworth like a rush; I beggared him to his door; I burned the thatch above his head; I drove  him from this country; and now, cometh he back to beard me? Nay, but, Duckworth, this time it shall to bitter hard!” (Stevenson, 1975: 258)

Прагматический подход к исследованию речевого акта угрозы позволяет выявить широкую речевую вариативность выражения угрозы.

Как разновидность вербальной агрессии угроза противоречит кодексу коммуникативного поведения и приводит к возникновению конфликта. Специфика речевого акта угрозы обусловлена невозможностью его перформативного оформления, так как глагол угрожать является квазиперформативом. Однако подобные иллокутивные глаголы (в том числе и глагол угрожать) могут употребляться в данной грамматической конструкции, выполняя особое коммуникативное задание в общем интенциональном замысле говорящего. Так, высказывание Я тебе не угрожаю, но ты еще об этом пожалеешь! отличают две структурные особенности: союз но, который создает его логическую двухкомпонентность, и отрицательная частица не перед иллокутивным глаголом угрожаю, который стоит в 1-м лице ед. числа настоящего времени и употребляетя в актантом, выраженным личным местоимением во 2-м лице (Маслова, 2007: 80-81).    

Первая часть высказывания я тебе не угрожаю представляет собой констатив: говорящий утверждает, что он не производит никакого действия. Однако вторая часть … но ты еще пожалеешь! вносит ряд прагматических корректив, которые оказываются решающими и переводят все высказывание в перформативный план, доказывая ложность первой части. Говорящий тщательно маскирует свою иллокутивную цель, и это обеспечивает успешность осуществления задуманного им действия. Именно с этой целью используется иллокутивный глагол 1-го лица единственного числа настоящего времени: за счет его антиперформативности легче осуществить перформативное высказывание.

Таким образом, внутри высказывания идет иллокутивная борьба двух сил – констативной (претендующей на искренность) и перформативной (обладающей искренностью и гарантирующей успешность осуществления действия). Если иллокутивная сила перформативности одержит верх, т.е. если слушающий правильно интерпретирует такое высказывание и установит существование определенной иллокутивной цели (угрозы), попутно установив ложность утверждения, которое содержится в первой части, то это позволит ему адекватно оценить изменение отношений, которые сложились между коммуникантами к моменту данного высказывания.

Если же одержит верх иллокутивная сила констативности, т.е. если адресат не сможет установить истинную цель высказывания и поверит, что говорящий не осуществляет никакого действия, то адресат не сможет адекватно оценить изменение отношений, сложившихся между коммуникантами к моменту произнесения данного высказывания, а это может привести к нежелательным для него последствиям. Следовательно, чем эксплицитнее антиперформативность первой части, тем имплицитнее (а значит, успешнее) перформативность всего высказывания.

Интенция угрозы может быть выражена эксплицитно и имплицитно. Оба способа формирования интенции угрозы могут быть ориентированы на я-позицию или ты-позицию адресата в процессе коммуникации. Подробный анализ структурирования речевого акта угрозы отражено в работе М.Г. Безяевой (2002). Имплицитный способ выражения интенции, ориентированный на «ты-позицию» адресата предполагает экспликацию небенефактивных для адресата последствий действия-поступка. Основной особенностью и прямого, и косвенного речевого акта угрозы является его потенциальность, что соответственно не предполагает обязательности выполнения небенефактивного действия (Маслова, 2007: 83).

Охарактеризуем ряд косвенных речевых актов, которые достаточно регулярно воспроизводятся в речевой ситуации угрозы и легко опознаются вне ситуативного контекста. Косвенный речевой акт подразумевает то или иное видоизменение семантической модели речевого акта данного типа либо использование другой семантической модели (другого речевого акта в качестве угрозы). К косвенному выражению угрозы относится использование в качестве таковой семантической модели другого речевого акта. В частности, в качестве угрозы может выступать речевой акт приказа.

Типизированным «ты-ориентированным» способом оформления угрозы служат вопросы:

- об осведомленности адресата о возможных последствиях;

- об осознании безвыходности или тяжести своего положения. В данных ситуациях вопросы полностью не утратили своего основного назначения и предполагают ответ адресата или дальнейшие разъяснения при отрицательном ответе;

- о наличии желания адресата по поводу осуществления негативного действия, как правило, риторичен. Говорящий посредством вопроса требует адекватного поведения, а не ответа. Вместе с тем попытка ответа или оправдания поведения является сигналом, что интенция говорящего распознана и перлокутивный эффект достигнут;

- о выборе линии поведения или вообще о возможности совершения действия еще более риторичен. Как правило, адресат сразу воспринимает его как директив и реагирует в соответствии с имплицитно выраженной целью.

Однако адресат может вступить в речевую игру и буквально отреагировать на вопрос. Эта ситуация иллюстрирует словесную трактовку, когда и говорящий, и адресат, изначально осознавая неуместность подобного диалога, обмениваются репликовыми шагами. Причем адресат, возможно, сознательно провоцирует говорящего на продолжение подобной речевой игры, в результате говорящий осуществляет выбор и реализует угрозу.

Интеррогативные высказывания могут содержать в себе характерные черты репликовых шагов, транспонированных как на уровне внутритиповой, так и межтиповой транспозиции (Рыжов, 2003; Филиппова, 2007). В случае комплексной транспозиции экспозитивная прагматическая функция транспонирует интеррогативную реплику в коммуникативное действие, развивающее декларативно-экспрессивный фрейм общения. Инструктивный компонент в семантико-прагматической структуре этого репликового шага «сохраняет» иллокутивный потенциал директивного иллокутивного типа «Вопрос».

Литература

1.     Безяева М.Г. Семантика коммуникативного уровня звучащего языка: Волеизъявление и выражение желания говорящего и в русском диалоге / М.Г. Безяева. – М.: Изд-во МГУ, 2002. – 752 с.

2.     Маслова А.Ю. Введение в прагмалингвистику / А.Ю. Маслова. – М.: Флинта: Наука, 2007. – 152 с.   

3.     Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения / А.А. Романов. – М.: ИЯ АН СССР, 1988. – 182 с.

4.     Рыжов С.А. Функционально-семантические свойства интеррогативных реплик в динамической модели диалога. Автореф. дис. … канд. филол. наук / С.А. Рыжов. – Тверь, 2003. – 22 с.

5.     Филиппова Ю.В. Функционально-семантическая транспозиция интеррогативных реплик  в динамической модели диалога (на материале русского и английского языков). Автореф. дис. … канд. филол. наук / Ю.В. Филиппова. – Ульяновск, 2007. – 23 с.

(0, 32 п.л.)