9_2_11

9. З.Я. Карманова/Z.Ya. Karmanova

Московский международный гуманитарно-лингвистический институт, г. Москва

Moscow international humanitarian linguistic Institute, Moscow

О СОДЕРЖАНИИ ВНУТРЕННЕЙ ФОРМЫ СЛОВА

ABOUT THE CONTENT OF THE INNER FORM OF THE WORD

Ключевые слова: язык, мышление, языковая личность, значение слова, внутренняя форма слова.

Keywords: language, thinking, lingual personality, word meaning, inner form of word
В статье осуществлена попытка моделировать внутреннюю форму слова на основе феноменологического подхода, т.е. на основе установления корреляций между мыслью и словом. Слово рассмотрено в контексте деятельностной парадигмы сознания и языкового мышления как мыслительная проекция (Л.В. Щерба) в соответствии с концепцией нераздельности языка и мышления, слова и мысли.
The article deals with the modeling of the inner form of the word on the basis of the phenomenological approach, i.e. in the context of all possible correlations of thought and word. A word is viewed as a mental projection of the mind. The phenomenological approach and the phenomenological model of the inner form of the word are considered in the line of the ideas of V.Humboldt, E.Sapir, N.Chomsky, L.S.Vygotsky, G.P.Schedrovitsky, M.K.Mamardashvili, etc.

«Смысловой свет» слова является однако сам по себе довольно сложной природы…

А.Ф. Лосев

Один из парадоксов в современной лингвистике в исследовании языка вообще и слова дискурса в частности заключается в том, что, с одной стороны, признается неразрывная связанность мышления и речи, мысли и слова, а с другой стороны, язык и слово продолжают исследоваться как самостоятельные и независимые объекты исследования. Л.С. Выготский считал такой подход основным методологическим пороком огромного большинства исследований мышления и речи, обусловившим бесплодность этих работ (2001: 279). Как следствие, несмотря на все предпринятые до настоящего времени попытки, одна из главнейших проблем лингвистики – проблема значения слова – не нашла своего убедительного решения в лингвистике, поскольку значение слова изучается вне связи с процессами и деятельностью языкового мышления человека и представляется как нечто внешнее, внеположенное процессам мышления и деятельности языкового мышления человека. Оторванное от мысли и деятельности сознания, оно утрачивает свои сущностные специфические свойства, что не позволяет понять слово дискурса во всей полноте и глубине его смыслов. При отсутствии убедительной объяснительной базы и метаязыка анализа лингвистические методы исследования позволяли понять только отдельные стороны слова и не давали возможности познать значение слова в целом, во всей совокупности его смыслов и смысловых оттенков и не позволяли представить значение слова дискурса во всем многообразии его (мета)смысловой палитры.

Значение слова, по Л.С. Выготскому, является «феноменом словесной мысли», далее неразложимым единством феномена речи и феномена мышления (2001: 280-281). Г.П. Щедровицкий писал: «…приступая к исследованию мышления или языка как проявления мышления, мы не можем взять уже в исходном пункте язык и мышление отделенными друг от друга, а должны взять единое, выступающее какой-то своей стороной на поверхность и внутренне еще не расчлененное целое, содержащее в себе язык и мышление в качестве сторон» (1957). Особым предметом лингвокогнитивных исследований должно стать слово как «ментальная проекция» (по Л.В. Щербе), актуализуемая во внутренней форме слова, т.е. слово в контексте той совокупности ментальных представлений, которые актуализуются в сознании языковой личности в момент порождения и восприятия слова дискурса.

В теориях и концепциях слова многих видных лингвистов и философов (В. Гумбольдт, Г. Гийом, К.П. Зеленецкий, И.А. Бодуэн де Куртенэ, А.А. Потебня, В.В. Виноградов, Л.С. Выготский, А.Ф. Лосев, Г.П. Щедровицкий, Н. Хомский и др.) заложены фундаментальные основания понимания и развития проблемы внутренней формы слова, отталкиваясь от которых, можно строить эффективную модель внутренней формы слова. В них утверждается необходимость познания слова и его внутреннего (энергийно-смыслового, по А.Ф. Лосеву) потенциала в контексте деятельности сознания и языкового мышления человека. Иными словами, речь идет о постижении механизмов корреляции мысли и слова, исходя из концепции нераздельности языка и мышления, слова и мысли. Еще И.А. Бодуэн де Куртенэ считал, что «…основа языка исключительно центрально-мозговая». Слово является функцией непрерывной органической работы или «умственного движения» языкового мышления, «церебрации» или «центрально-мозговой субстанции», которая является «резервуаром всего запаса языковых представлений» (Бодуэн де Куртенэ, 1963: 217; 226-228). «…Чтобы язык мог реализоваться во внешних, периферических органах, он должен реально существовать, жить постоянной непрекращающейся жизнью в языковом центре, в органе церебрации…» (там же, с. 260). Бодуэн де Куртенэ писал о необходимости исследовать гистологию мозга, мозговых тканей, их движений и изменений, сопровождающих речь и языковое мышление, вкладывая это в понятие «человечение языка» (там же, с. 258).

Современная лингвистика достигла такого уровня, «когда понимание процессов речи является уже не только желательным, но необходимым», и «важным вкладом в науку с лингвистической точки зрения было бы более широкое развитие чувства перспективы» (Уорф, 1999: 97; 104). Н. Хомский также считает, что современное изучение языка как зеркала мышления является наиболее перспективным подходом. «В пределах осуществимого исследования есть предостаточно работы, которую надо проделать для понимания ментальных аспектов мира, включая человеческий язык. И перспективы действительно захватывающие» (2005). Моделирование слова в контексте деятельности сознания и языкового мышления может стать перспективным направлением фундаментальных исследований, осуществляемым в рамках «внутренней лингвистики» (термин В.В. Виноградова) или лингвистики внутренних форм, признающей нераздельную связанность мысли и слова, языка и мышления. Феноменологический подход позволяет смоделировать внутреннюю форму слова, наличие которой заявлено в трудах многих известных философов и лингвистов, во всем объеме его линейных и нелинейных проявлений, наполнив ее реальным содержанием.

В своей теории языкового мышления Г.П. Щедровицкий одним из первых осознал необходимость выделить и выразить в обобщенных правилах сокровенную сторону языкового мышления, его приемы и способы, его «технологию», т.е. раскрыть сущность «содержания мышления». Выделив основные структуры содержания языкового мышления, можно исследовать, как и в каких знаковых формах они выражаются, т. е. основные типы знаковых форм должны выводиться из основных типов содержания. Отмечая недостаточность исходной двухплоскостной структуры любой единицы мышления (означаемое и означающее), он писал: «К мышлению подходили с разных сторон, но ни одно из представлений, созданных в частных науках, не могло и не может удовлетворить те запросы и требования, которые выдвигаются в настоящее время практикой. Необходимо совершенно новое расчленение объекта, выделение новых сторон и переосмысление уже известных. В этой связи с особенной остротой встает вопрос об исходных понятиях и принципах, на основе которых может быть построена новая теория» (1964). Г.П. Щедровицкий отмечал, что, начиная с Аристотеля и до последнего времени, подавляющее большинство традиционных исследований языкового мышления строится на недопустимом упрощении, «разрушающем специфику исследуемого предмета». Он считал, что «нельзя исследовать «мышление вообще»: деятельность языкового мышления должна рассматриваться как очень сложная структура, состоящая из разнородных элементов и связей между ними; более того, она является полиструктурой, т.е. состоит из многих как бы наложенных друг на друга структур, каждая из которых, в свою очередь, состоит из многих частичных структур и иерархирована. Языковое мышление разложимо на конечное и сравнительно небольшое число составляющих его операций мышления («алфавит операций», термин Г.П. Щедровицкого), и все существующие эмпирические процессы мышления могут быть представлены как их комбинации (Щедровицкий, 1995). Приступая к исследованию непосредственно данного эмпирического материала мышления, необходимо разбить его на ряд сфер, в каждую из которых войдут логические средства, различающиеся по структуре, типу содержания и находящиеся между собой в определенных функциональных и генетических связях (Щедровицкий, 1964).

Таким образом, приступая к раскрытию внутреннего (энергийно-смыслового, по А.Ф. Лосеву) потенциала слова, необходимо прежде всего преодолеть принципиальную ограниченность в исследовании языкового мышления, раскрыв по возможности полнее его содержание, и от модели языкового мышления двигаться к построению модели внутренней формы слова, признав априори ее многоплоскостное строение, что позволит понять и исследовать внутреннюю форму сложных языковых и риторических структур дискурса, которые не поддаются линейным схемам представления.

Приступая к исследованию внутренней формы слова в ее соотнесенности с различными структурами языкового мышления, необходимо также ответить на вопрос, возможно ли в принципе описание актов, состояний и модусов языкового мышления языковой личности в их отношении к слову. По Э. Гуссерлю, в своей эйдетической единочности сознание представляет собой непрерывный поток, в котором никакая конкретность не поддается строгому фиксированию в понятиях, но если обратиться к сущности более высоких ступеней спецификации, они доступны описанию, поскольку допускают различения, отождествления и выражение в понятиях (Цит. по: Шпет, 1914: 128). Исследование сознания невозможно путем выхода за его пределы, «вовне», и основным методом исследования должен быть метод «непосредственного погружения в его поток» на основе интеллектуальной интроспекции и прямой интуиции (Гуссерль, 1987). По Г. Гийому, языковые факты являются «видимыми следами мыслительных операций», периферической системой фиксации мысли и готовыми механизмами, которыми располагает мышление для «перехвата» того, что в нем развертывается (1992: 12-13). А.А. Потебня также отмечал, что язык объективирует мысль и благодаря этому человек имеет возможность задерживать ее перед собой и подвергать обработке (1989).

Подтверждая возможность выявления и описания фактов сознания, структур и состояний сознания через языковые структуры и наоборот, М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорский справедливо замечают, что сознание может вводиться как некоторое измерение, в котором описываются объекты и события, но само сознание невозможно понять посредством лингвистического исследования текста, но возможно «проглядывание» сознания и можно «найти в языке куски, в которых предположительно могли бы пересекаться сознание и язык»; тексты поддаются описанию на уровне структур сознания (1999: 38-40). Возможность метаописания структур и состояний сознания, по М.К. Мамардашвили (1996: 251), связана с исходными представлениями человечества о сознании или определенным онтологическим предзнанием законов человеческой природы, на основе которых возможны самоотождествление и идентификация различных состояний ума. Языковая личность способна осуществлять «перехват» (термин Г. Гийома) ментально-рефлексивных событий своего сознания во всем объеме человеческой мысли как интуитивно, так и через вербальную интерпретацию этих событий посредством «мысленного видения» (термин Г. Гийома). Г.П. Щедровицкий (1995) отмечал, что нет объективной исследовательской процедуры, направленной на содержание и значение знаков как на отчужденные предметы рассмотрения и, приступая к анализу текстов, исследователь не ставит вопроса о том, как он понимает текст и как на основе этого понимания производит смысловое расчленение знаковой формы; он берет эту структуру смысла, а вместе с ней и смысловую расчлененность формы как уже понятое и знаемое, как данное и исходный пункт своей собственной специфической работы ученого.

Ментально-рефлексивные события, находящие отражение в слове, суть фундаментальные предикаты сознания, которые, по С.С. Хоружему, являются основополагающими свойствами онтологического горизонта сознания человека: они конституируют образы бытия, составяляют его определение и доступны опыту рефлексии (2000: 6). Кант называл такие явления «фактами разума». «Мы их должны просто принять как данность, т.е. онтологически. Они есть, и мы должны вглядеться в их природу и продумать до конца вытекающие из этого последствия» (Мамардашвили, 1996: 223).

Такая постановка проблемы требует применения адекватного метода и метаязыка анализа. Установив и признав неразрывную связь мышления и речи, мысли и слова, невозможно осуществить реконструкцию внутренней формы слова, пока не будет найден универсальный конструкт или единица анализа, способная представлять широчайший спектр области мыслимого и, соответственно, слово во всех его много(разно)образных проявлениях в дискурсе. Необходима разработка принципиально иного специфического понятийного и терминологического аппарата и метаязыка анализа. Л.С. Выготский считал, что слово как живая клетка содержит в себе все основные свойства языкового (речевого) мышления, и писал о необходимости перехода от расчленения слова на элементы к расчленению на единицы, поскольку элементы чужеродны по отношению друг к другу, единицы же в отличие от элементов обладают всеми основными свойствами целого – языкового мышления и являются «далее не разложимыми живыми частями этого единства». Это – «…такие продукты анализа, которые в отличие от элемента образуют первичные моменты не по отношению ко всему изучаемому явлению в целом, но только по отношению к отдельным конкретным его сторонам и свойствам и которые, далее, также в отличие от элементов не утрачивают свойств, присущих целому и подлежащих объяснению, но содержат в себе в самом простом, первоначальном виде те свойства целого, ради которых предпринимался анализ». Л.С. Выготский также отмечал, что «такой продукт анализа» может быть найден во внутренней стороне слова – в его значении (2001: 11-12; 280).

Поскольку движущей силой и приводом всех мыслительных движений в пространстве сознания является рефлексия (рефлексивные токи сознания), представляющая собой направленную энергию сознания, конструкт рефлексии должен признаваться в качестве исходного онтологического начала феноменологического метода исследования внутренней формы слова и, соответственно, метаязыка анализа. О языковом мышлении как «умственных движениях в самом мозговом центре» – «языковой церебрации» писал еще И.А. Бодуэн де Куртенэ (1963: 228). Н. Хомский считает, что язык является естественным компонентом человеческого разума, физически представленным в мозге, и нервные цепи или органы внутри мозга выполняют определенный вид рефлексивных вычислений и в этом проявляется языковая способность человека (2005: 125-126). Реконструкция векторов фундаментальных предикатов (рефлексивных векторов) в слове в результате анализа позволяет выяснить, какой (мета)смысловой логике подчиняется внутренняя форма слова дискурса. Сознание таким образом вводится как некоторое измерение, в котором описывается событие слова дискурса.

Языковое мышление развертывается на основе рефлексии во всем пространстве и объеме человеческого мозга, осуществляя через рефлексивную обработку поступающей в мозг информации соорганизацию, соотнесение и корреляцию языковых и риторических структур с различными актами, состояниями и модусами рефлектирующего и мыслящего сознания языковой личности. Для представления фундаментальных предикатов во внутренней форме слова необходим универсальный ментально-семантический конструкт, способный представлять широчайший спектр области мыслимого в слове, на основе которого может строиться принципиально иной понятийный и терминологический аппарат и метаязык анализа внутренней формы слова. В качестве единицы анализа и интерпретации внутренней формы слова предлагается «рефлексема» (R-сема, r-сема) – векторная единица (рефлексивный вектор) языковой структуры, в названии которой заложен метасмысл синергии мысли и слова.

По Л.С. Выготскому, «течение мысли совершается как внутреннее движение через целый ряд планов, как переход мысли в слово и слова в мысль» (1934: 305), и в этом смысле «мышление есть всякий раз как бы решение новой задачи поведения путем отбора нужных реакций»; «…мышление возникает от столкновения множества реакций и отбора одних из них под влиянием предварительных реакций» (1991: 127-128). Таким образом происходит выстраивание внутренней формы слова, которая также есть всякий раз решение новой задачи и также возникает путем отбора и активизации определенного набора векторов мысли, в силу чего оказывается разной для каждой конкретной ситуации дискурса. таким образом формирование и понимание внутренней формы слова должно связываться с распознаванием векторов активности сознания в процессе коммуникации.

Поскольку вся парадигма деятельности и содержания сознания и языкового мышления находит отражение и обнаруживает себя вовне в слове через фундаментальные предикаты разных уровней, внутренняя форма слова может заключать в себе рефлексивные векторы (рефлексемы) нескольких модулей:

Модуль 1. Поскольку в процессе коммуникации языковая личность реализует себя по множеству степеней свободы рефлексии, к фундаментальным предикатам данного модуля могут быть отнесены следующие рефлексивные векторы (R-семы):

R(эпифеноменальная); R(ретроспективная); R(проспективная); R(экстенсивная); R(интенсивная); R(трансцендентная); R(интроспективная); R(эмпатическая); R(методологическая); R(критическая); R(категоризующая); R(аксиологическая); R(воспроизводящая или имитационная); R(реконструктивная); R(конструктивная); R(гносеологическая); R(интенциональная); R(Интенциональная, с большой буквы, по Дж. Серлю); R(лингвистическая); R(коммуникактивная); R(гипотетическая); R(абстрагирующая); R(аналитическая); R(синтетическая или синтезирующая ) и др.

Многие из этих рефлексивных векторов имеют разветвленную структуру, как например, R(Интенциональный, по Дж. Серлю) или R(аксиологический), отражающий «ценностный профиль слова» (термин А.А. Залевской), который может выражаться во внутренней форме слова через следующий ряд ценностных рефлексивных векторов «положительной направленности духа» и «отрицательной направленности духа» (по Н.А. Бердяеву):

r(доброе – злое); r(хорошее – плохое); r(истинное – ложное); r(значимое – несущественное); r(высокое – низкое); r(величественное – низменное); r(полезное – вредное); r(правильное – неправильное); r(приемлемое – неприемлемое); r(привлекательное – отталкивающее); r(искреннее – неискреннее); r(добродетельное – порочное); r(гармоничное – негармоничное); r(красивое – безобразное); r(благородное – низкое); r(целесообразное – нецелесообразное); r(моральное – аморальное); r(качественное – некачественное); r (честное – бесчестное); r (уместное – неуместное); r (необходимое – ненужное) и др.

Модуль 2. В активном рефлектирующем и мыслящем сознании языковой личности в соотнесении мысли и слова и становлении мысли в слове и слова в мысли участвуют также операциональные эгореференциальные параметры языкового сознания, являющиеся актуализациями рефлексии на (пред-)(под-)(до-)сознательном уровне, с которыми также соотносится слово дискурса:

r(интеллектуальные чувства, эмоции), r(воображение), r(внимание), r(интерес), r(память), r(воля), r(интериоризация), r(экстериоризация), r(ассоциации), r(языковая интуиция, языковое чутье) и др.

Модуль 3: пояса мыследеятельности в онтологическрй структуре системомыследеятельности (СМД-схема, по Г.П. Щедровицкому) – пояс мышления, пояс мысли-коммуникации и пояс мыследействования), соответственно, рефлексивные векторы – R(М), R(М-К) и R(мД).

Модуль 4: рефлексивные векторы, ориентированные на разные типы понимания (таксономия типов понимания по Г.И. Богину): Rп(эпифеноменальное), Rп(семантизирующе), Rп(когнитивное), Rп(распредмечивающее).

Модуль 5: схемы рефлексивного действования или мыслетехники (большие и малые герменевтические круги) - [R(М) + R(М-К) + R(мД)]; [R(M)+R(M-K)]; [R(мД)+ R(M-K)].

Модуль 6: «мозговая локализации» (термин Р.Якобсона) – R(левополушарный) и R(правополушарный), эксплицирующие в слове и речи специфические функции актуализованных в речевой деятельности полушарий.

Модуль 7: рефлексивные векторы собственно синергетических параметров – r(хао)с, r(энтропия), r(порядок), r(бифуркация), r(флуктуация), r(моменты и режимы обострения), r(аттрактивность), r(диссипация), r(фрактальность) и др., которые обусловливают нестандартные, нелинейные, открытые языковые и риторические актуализации в дискурсе со сложной или осложненной (мета)смысловой матрицей, где имеют место разветвление смыслов, кризисные смысловые точки, неустойчивые смыслы, рассеивание смыслов, возникновение новых смысловых качеств и т.д.

Всякое слово является специфическим онтологическим ментально-рефлексивным «организмом» или онтологической структурой сознания и языкового мышления, и как живой «организм» характеризуется категориями развития, эволюции, диалектики, становления, силы, мощи, энергии, обусловленными субъективной природой его жизни и функционирования. Всякое тончайшее проявление мысли находит отражение в слове, следовательно, внутренняя форма должна характеризоваться гибкостью, пластичностью и изменчивостью. В концепции слова А.А. Потебни (1989; 1913) отмечается динамичность и диалектичность внутренней формы слова: слово как представление текущих состояний мысли служит точкой опоры или местом прикрепления разнообразных признаков (представлений), и жизнь слова состоит в возникновении, расширении, сгущении, размывании, постепенном затемнении, угасании представлений в его внутренней форме. Эластичность, подвижность и изменчивость внутренней формы слова обусловлены гибкостью и подвижностью мышления. Э. Сепир рассматривает значение слова как «условную оболочку мысли, охватывающая тысячи различных явлений опыта и способная охватить еще новые тысячи» (Сепир, 1993: 35). Л.С. Выготский считал отрицание постулата о неизменности и константности значения слова главным открытием научной мысли, которое может вывести из тупика учение о мышлении и речи (2001: 281). Не существует раз и навсегда фиксированных внутренних форм слов. Как функция внутренне нерасчлененного языкового мышления слово представляет собой (мета)смысловую матрицу и не может быть вырвано из ментально-рефлексивного контекста языкового мышления. Жизнь слова как живой клетки сознания состоит в изменении его (мета)смысловой матрицы под влиянием социальных, индивидуальных, культурно-исторических факторов жизни языковой личности. «Внутренние формы исторически изменчивы» (Виноградов, 2001: 24).

Изменение представлений о денотате в сознании языковой личности влечет за собой изменение внутренней формы слова. Эти изменения могут идти по линии прогрессии (экспансии) или регрессии (редукции). В процессе функционирования слова простые представления относительно мыслимых объектов могут сменяться сложными, многосоставными или многовекторными, в результате чего его внутренняя форма соотносимых с ними слов может разрастаться, присоединяя векторы других мыслительных операций и представлений относительно мыслимых объектов. С другой стороны, развитые, сложные или осложненные внутренние формы слова могут утрачивать полностью или частично свою(мета)смысловую матрицу (например, стершиеся метафоры). Возможны и другие исходы, в частности, связанные со сменой духовного «регистра» слова, когда полюс «положительной направленности духа» переключается на полюс «отрицательной направленности духа» или наоборот.

Область мыслимого поистине бесконечна и безгранична, «ведь человеческая мысль может идти миллионами разных путей…» (Мамардащвили, 1996: 30), и эта парадигма мыслимого должна находить отражение в языковой практике. Языковая личность наделена способностью бесконечно использовать конечный набор слов. В.Гумбольдт отмечал, что языковая личность добивается этого благодаря идентичности сил, порождающих мысль в языке (Гумбольдт, 1984). В рамках предлагаемой модели внутренней формы слова, развертывающейся вокруг рефлексивной оси как той силы, которая сорганизует мысли и слово, принцип бесконечного варьирования значения слова получает свое адекватное объяснение. Бесконечность и безграничность области мыслимого находит свое отражение в слове дискурса благодаря онтологической, имманентной способности слова трансформировать свою матрицу, изменяя конфигурацию рефлексивных векторов, и являть в своей внутренней форме ситуативно и контекстно мотивированный специфический набор или совокупность рефлексивных векторов. Язык в своем употреблении есть «свободная и вариативная возможность человека» (Гадамер, 1988: 515).

В процессе развертывания языкового мышления происходят следующие процедуры рефлексивного действования:

(1) распознавание или актуализация наличной матрицы слова-нейрона (как правило одновекторных); это – простая линейная модель корреляции мысли и слова;

(2) при частичном несовпадении мыслимых представлений об объекте мысли и наличной матрицы происходит формирование измененных матриц по дум направлениям: (а) прибавление или наращивание дополнительных рефлексивных векторов; (б) убавление или отсечение лишних, несоответствующих мыслимому образу векторов; при этом в изменяющейся матрице наращивается или убавляется столько векторов, сколько необходимо для обеспечения более или менее полного соответствия внешнего и внутреннего образов; процедура расширения или сжатия (мета)смысловой матрицы слова реализует нелинейную модель корреляции мысли и слова;

(3) при полном несовпадении, т.е. при отсутствии наличной (мета)смысловой матрицы слова в сознании, конвариантной поступающим представлениям об объекте мысли, формируются новые матрицы.

В основании языковой коммуникации лежит принцип конвариантности содержания языкового мышления и содержания внутренней формы слова. Внутренняя форма слова стремится быть конвариантной содержанию мышления. Анализ внутренней формы слова должен строиться как процедура идентификации, вычленения отдельных (мета)смыслов, установлении возможных связей между ними и интерпретации целостной (мета)смысловой матрицы. Как онтологическая форма отражения и представления объектов действительности в рефлектирующем и мыслящем сознании языковой личности она заключает в себе определенную совокупность векторов мысли, надстраиваемых над денотатом мыслимого объекта. Поскольку внутренняя форма слова соотносится со всей совокупностью функций ментально-рефлексивного аппарата языковой личности, речь может идти о (мета)смысловых матрицах слов разной конфигурации. Именно различие словесных матриц по признаку качественного и количественного состава заключенных в них рефлексивных векторов обусловливает разную меру силы и энергии их (мета)смыслового потенциала. По составу актуализованных во внутренней форме слова векторов фундаментальных предикатов сознания словесные матрицы могут иметь самую разную конфигурацию – от простых линейных (слово с низкой синергией) до сложноорганизованных (слово с высокой синергией).

1. Бессоставная внутренняя форма. Как предельная сущность, заключающая в себе определенную и ограниченную совокупность ментальных проекций или рефлексивных векторов, бессоставная внутренняя форма слова репрезентирует простые линейные процессы мышления и максимально приближена к объективному представлению мыслимых объектов в сознании человека. Простое слово (слово как словарная единица) не осмысливается рефлексивно и практически тождественно привычным представлениям. А.А. Потебня писал: «Так, привычный вид окружающих нас предметов не вызывает нас на объяснение, не приводит в движение нашей мысли, вовсе нами не замечается, а непосредственно сливается с прежними нашими восприятиями этих предметов» (1913).

2. Многосоставная внутренняя форма. Поскольку лишь очень немногие процессы языкового мышления развертываются линейно, внутренняя форма слова может формироваться из определенной совокупности рефлексивных векторов, соорганизующихся самыми разнообразными способами. Устойчивые совокупности (мета)смысловых векторов, являющиеся, как правило, результатом длительной эволюции слова, составляют рефлексиосферу слова или устойчивую «смысловую ауру». Примером сложной, многосоставной внутренней формы слова может служить слово «Москва», которое за всю историю своего существования «обросло» множеством рефлексивных векторов, что позволяет говорить о его мощной «рефлексиосфере» и использовать как поэтический образ:

«Одно лишь слово нужно мне: Москва» (И.С. Шмелев)

Наличие многосоставной матрицы осознается в четырех позициях (Оксфорд, Кембридж, Гейдельберг и Гёттинген) следующего текста:

«…во время Второй мировой войны Оксфорд был хорошим местом для рождения: немцы согласились не бомбить Оксфорд и Кембридж при условии, что англичане не будут бомбить Гейдельберг и Гёттинген» (Хокинг, 2004: 8).

3. Осложненная внутренняя форма слова. Л.С. Выготский писал, что внутренние отношения между мыслью и словом «не есть изначальная, наперед данная величина», они являются продуктом становления: «Мысль и слово не связаны между собой изначальной связью. Эта связь возникает, изменяется и разрастается в ходе самого развития мысли и слова» (2001: 279). Внутренняя форма слова может выступать как потенциальная сущность, в которой ментальные проекции контурно обозначены и заложены основания для движения рефлексии в смыслах и к смыслам и формирования новых или иных представлений и образов. Это те случаи, когда, по выражению Л.С. Выготского, «мысль не выражается в слове, но совершается в слове», т.е. происходит внутреннее движение, течение, развертывание мысли через целый ряд планов, в результате чего значение слова является продуктом становления (единстве бытия и небытия мысли в слове) (там же, с. 289). По Г.П. Щедровицкому, в реальный процесс мышления входит в виде важнейшей составной части определенное «движение» в области обозначаемого (выделение элементов, отношений и связей) (1995). На принципе осложнения внутреннего (мета)смыслового потенциала слова строится вся стилистика.

Таковы базовые модели корреляций мысли и слова, отражающие наиболее типичные модели корреляции мысли и слова.

Лингвистике внешних форм (термин В.В. Виноградова) недоступны проблемы развития внутренней смысловой стороны слова, и она не способна объяснить смысловые подвижки во внутренней форме слова, в связи с чем Л.С. Выготский писал: «Развитие смысловой стороны речи исчерпывается для лингвистики изменениями предметного содержания слов, но ей остается чужда мысль, что в ходе исторического развития языка изменяется смысловая структура значения слова, изменяется психологическая природа этого значения, что от низших и примитивных форм обобщения языковая мысль переходит к наиболее сложным формам, находящим свое выражение в абстрактных понятиях, что, наконец, не только предметное содержание слова, но самый характер отражения и обобщения действительности в слове изменялся в ходе исторического развития языка» (2001: 282).

Феноменологический подход к проблеме внутренней формы слова позволяет избежать упрощенного представления внутреннего потенциала различных языковых и риторических структур дискурса, не поддающихся однозначному и единообразному толкованию, и дает возможность представить слово дискурса во всем объеме его корреляций с процессами и актами мышления. Матричное моделирование внутренней формы слова – перспективное направление, и фундаментальные исследования, направленные на изучение корреляций мысли и слова, позволит создать целостную научно-обоснованную феноменологическую теорию лингвистики внутренних форм.

Литература

1. Избранные труды по общему языкознанию / И.А. Бодуэн де Куртенэ. – Ч. 1. – М.: Изд-во АН СССР, 1963. – 384 с.

2. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове) / В.В. Виноградов. – М.: Русский язык, 2001. – 720 с.

3. Выготский Л.С. Мышление и речь. Психологические исследования / Л.С. Выготский. – М.-Л.: Соцэкгиз, 1934. – 324 с.

4. Выготский Л.С. Педагогическая психология / Л.С. Выготский. – М., 1991.

5. Выготский Л.С. Мышление и речь. Психика, сознание, бессознательное / Л.С. Выготский. – М.: Изд-во «Лабиринт», 2001. – 368 с.

6. Гадамер Г.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Г.-Г. Гадамер. – М.: Прогресс, 1988. – 704 с.

7. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики / Г. Гийом. – М.: Изд. группа «Прогресс», 1992. – 224 с.

8. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию / В. Гумбольдт. – М.: Прогресс, 1984. – 397 с.

9. Гуссерль Э. Феноменология / Э. Гуссерль. – М.: Наука, 1987. – 398 с.

10. Мамардащвили М.К. Необходимость себя / М.К. Мамардашвили. – М.: Изд-во «Лабиринт», 1996. – 432 с.

11. Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / М.К. Мамардашвили, А.М. Пятигорский. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. – 216 с.

12. Потебня А.А. Мысль и язык / А.А. Потебня. – Харьков: Типография «Мирный труд», Девичья улица № 14, 1913. – 225 с.

13. Потебня А.А. Слово и миф / А.А. Потебня. – М.: Изд-во «Правда», 1989. – 623 с.

14. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи / Э. Сепир. – М.: Прогресс, Изд. гр. «Универс», 1993. – 654 с.

15. Уорф Б.Л. Наука и языкознание (О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему естественной логики и о том, как слова и обычаи влияют на мышление / Б.Л. Уорф // Зарубежная лингвистика. – Ч. I.– М.: Изд. Группа «Прогресс», 1999. – 308 с.

16. Хокинг С. Черные дыры и молодые вселенные / С. Хокинг. – СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2004. – 189 с.

17. Хомский Н. О природе и языке. С очерком «Секулярное священство и опасности, которые таит демократия» / Н. Хомский. – М.: КомКнига, 2005. – 288 с.

18. Хоружий С.С. Православная аскеза – ключ к новому видению человека / С.С. Хоружий. – М., 2000 // [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.philosophy.ru/library/katr/horuzhy1.html

19. Шпет Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ея проблемы / Г. Шпет. – М.: Книгоиздательство «Гермесъ», 1914. – 219 с.

20. Щедровицкий Г.П. «Языковое мышление» и его анализ / Г.П. Щедровицкий // Вопросы языкознания. – 1957, № 1. – С.53-68.

21. Щедровицкий Г.П. Языковое мышление и методы его исследования: Автореф. дис. … канд. филос. наук / Щедровицкий Георгий Петрович. – М., 1964. – 48 с.

22. Щедровицкий Г.П. Проблемы методологии системного исследования / Г.П. Щедровицкий. – М.: Знание, 1964. – 48 с.

23. Щедровицкий Г.П. Избранные труды / Г.П. Щедровицкий – М.: Школа Культурной Политики, 1995. – 800 с.

References

1. Izbrannyye trudy po obshchemu yazykoznaniyu / I.A. Boduen de Kurtene. – Ch. 1. – M.: Izd-vo AN SSSR, 1963. – 384 s.
2. Vinogradov V.V. Russkiy yazyk (Grammaticheskoye ucheniye o slove) / V.V. Vinogradov. – M.: Russkiy yazyk, 2001. – 720 s.
3. Vygotskiy L.S. Myshleniye i rech. Psikhologicheskiye issledovaniya / L.S. Vygotskiy. – M.-L.: Sotsekgiz, 1934. – 324 s.
4. Vygotskiy L.S. Pedagogicheskaya psikhologiya / L.S. Vygotskiy. – M., 1991.
5. Vygotskiy L.S. Myshleniye i rech. Psikhika, soznaniye, bessoznatelnoye / L.S. Vygotskiy. – M.: Izd-vo «Labirint», 2001. – 368 s.
6. Gadamer G.-G. Istina i metod: Osnovy filosofskoy germenevtiki / G.-G. Gadamer. – M.: Progress, 1988. – 704 s.
7. Giyom G. Printsipy teoreticheskoy lingvistiki / G. Giyom. – M.: Izd. gruppa «Progress», 1992. – 224 s.
8. Gumboldt V. Izbrannyye trudy po yazykoznaniyu / V. Gumboldt. – M.: Progress, 1984. – 397 s.
9. Gusserl E. Fenomenologiya / E. Gusserl. – M.: Nauka, 1987. – 398 s.
10. Mamardashchvili M.K. Neobkhodimost sebya / M.K. Mamardashvili. – M.: Izd-vo «Labirint», 1996. – 432 s.
11. Mamardashvili M.K., Pyatigorskiy A.M. Simvol i soznaniye. Metafizicheskiye rassuzhdeniya o soznanii, simvolike i yazyke / M.K. Mamardashvili, A.M. Pyatigorskiy. – M.: Shkola «Yazyki russkoy kultury», 1999. – 216 s.
12. Potebnya A.A. Mysl i yazyk / A.A. Potebnya. – Kharkov: Tipografiya «Mirnyy trud», Devichya ulitsa № 14, 1913. – 225 s.
13. Potebnya A.A. Slovo i mif / A.A. Potebnya. – M.: Izd-vo «Pravda», 1989. – 623 s.
14. Sepir E. Izbrannyye trudy po yazykoznaniyu i kulturologi / E. Sepir. – M.: Progress, Izd. gr. «Univers», 1993. – 654 s.
15. Uorf B.L. Nauka i yazykoznaniye (O dvukh oshibochnykh vozzreniyakh na rech i myshleniye, kharakterizuyushchikh sistemu yestestvennoy logiki i o tom, kak slova i obychai vliyayut na myshleniye / B.L. Uorf // Zarubezhnaya lingvistika. – Ch. I.– M.: Izd. Gruppa «Progress», 1999. – 308 s.
16. Khoking S. Chernyye dyry i molodyye vselennyye / S. Khoking. – SPb.: Amfora. TID Amfora, 2004. – 189 s.
17. Khomskiy N. O prirode i yazyke. S ocherkom «Sekulyarnoye svyashchenstvo i opasnosti, kotoryye tait demokratiya» / N. Khomskiy. – M.: KomKniga, 2005. – 288 s.
18. Khoruzhiy S.S. Pravoslavnaya askeza – klyuch k novomu videniyu cheloveka / S.S. Khoruzhiy. – M., 2000 // [Elektronnyy resurs]. – Rezhim dostupa: http://www.philosophy.ru/library/katr/horuzhy1.html
19. Shpet G. Yavleniye i smysl. Fenomenologiya kak osnovnaya nauka i yeya problemy / G. Shpet. – M.: Knigoizdatelstvo «Germes», 1914. – 219 s.
20. Shchedrovitskiy G.P. «Yazykovoye myshleniye» i yego analiz / G.P. Shchedrovitskiy // Voprosy yazykoznaniya. – 1957, № 1. – S.53-68.
21. Shchedrovitskiy G.P. Yazykovoye myshleniye i metody yego issledovaniya: Avtoref. dis. … kand. filos. nauk / Shchedrovitskiy Georgiy Petrovich. – M., 1964. – 48 s.
22. Shchedrovitskiy G.P. Problemy metodologii sistemnogo issledovaniya / G.P. Shchedrovitskiy. – M.: Znaniye, 1964. – 48 s.
23. Shchedrovitskiy G.P. Izbrannyye trudy / G.P. Shchedrovitskiy – M.: Shkola Kulturnoy Politiki, 1995. – 800 s.

(0, 72 п.л.)